В 2014 году США и их союзники переформатируют свое присутствие в Афганистане. Этот процесс будет иметь серьезное последствия не только для этой страны, но и для соседних с ней государств Центральной Азии. Впрочем, и вне афганского контекста ситуация в регионе далека от оптимистических прогнозов. Рост радикального ислама, монополизация власти многолетними руководителями среднеазиатских республик и неизбежная проблема наследования, двусторонние противоречия по широчайшему спектру вопросов, начиная от водных ресурсов и заканчивая этническими анклавами и делимитацией госграницы. Вот далеко не полный список неотложных проблем, существующих в Центральной Азии и заставляющий обращать на этот регион первостепенное внимание.
Одним из важнейших игроков в этой турбулентной части бывшего Советского Союза продолжает оставаться Россия. Что бы кто ни говорил про ее «имперские устремления», по большей части интересы Москвы определяются прагматикой. Во-первых, одна только граница сухопутная России с Казахстаном – это 7 тысяч километров. Во-вторых, стратегическое значение региона таково, что коллапс безопасности в нем прямо влияет на ситуацию внутри РФ (регионы Волги, Урала, Сибири). В-третьих, Центральная Азия является одним из регионов, в которых сохранился, несмотря на все отмеченные выше проблемы, довольно многочисленный «русский мир». Так, почти 22% жителей Казахстана (это более 3, 5 миллионов человек) – этнические русские. И хотя в результате эмиграций из других республик Центральной Азии количество русского населения в Узбекистане, Кыргызстане и Таджикистане за два десятилетия после распада СССР значительно сократилось, сегодня в них проживают соответственно 1 млн.199 тыс., около 400 тыс. и порядка 60 тыс. этнических русских.
В этой связи отнюдь не случайно, что именно бывшие республики Средней Азии являются приоритетными партнерами Москвы практически по всем интеграционным проектам – от ОДКБ и до Таможенного и Евразийского Союзов. В какой степени русский язык является эффективным инструментом для продвижения интересов России. Но насколько его развитие помогает самим новым независимым государствам региона?
Отвечая на эти вопросы, стоит рассмотреть то общее и особенное, что определяло и продолжает определять динамику «русского вопроса» для государств Центральной Азии. В правовом смысле у каждой из стран свой опыт в определении статуса русского языка. В Кыргызстане, например, он получил статус официального и сохранил его, несмотря на бурные дискуссии при обсуждении конституционных поправок. Заметим при этом, что таким статусом не обладает узбекский язык, хотя именно этнические узбеки имеют вторую по численности после «титульной нации» общину в стране. И именно это, а не этническая толерантность, во многом и объясняет столь пристальное внимание к русскому языку, который рассматривается, как важный инструмент в «цементировании» страны с сильными региональными различиями между Севером и Югом. Положение русского языка в Казахстане имеет свои нюансы. Согласно Основному закону страны он используется в государственных организациях и органах местного самоуправления официально наряду с казахским языком. Заметим, что президент Казахстана во время своих официальных выступлений чередует фрагменты на русском и на казахском. При этом государственная элита страны, хорошо владеющая русским, не спешит укреплять его статус. Слишком велики опасения регионализации и повторения судьбы СССР на новом витке. В Таджикистане русский – язык межнационального общения, а в Узбекистане – язык этнического меньшинства, хотя в государственных структурах он в обеих странах используется.
При этом ситуация с русским языком не ограничивается вопросами его формально-правового статуса. Он неразрывно связан с общей динамикой «русского вопроса». И говоря про эту проблему, стоит иметь в виду, что после распада Советского Союза и образования на его месте новых независимых республик их русские жители пережили статусную революцию. Из авангарда Москвы и единой страны они превратились в этническое меньшинство, столкнувшееся с проблемами «национализации», то есть выработки новой государственной, политической, гражданской идентичности взамен положения союзной республики.
Эти процессы, как правило, неизбежно, сопровождаются эксцессами и конфликтами. Центральная Азия в этом плане не сделала каких-то принципиальных открытий. Однако в совокупности с процессами экономической трансформации (сопровождающейся сокращением, а то и сворачиванием старых производств) и выходом на первые роли представителей «титульных групп» русское население утратило свои былые позиции, что привело либо к эмиграции, либо к непростой социальной и политической адаптации. Обеспокоенность же национальных элит относительно единства и целостности своих новых Отечеств создало на пути развития русского языка и «русского мира» в целом немало препон. Практически повсеместно в Центральной Азии запрещено создание партий по национальному и религиозному принципу. Впрочем, Россия в этом плане недалеко ушла, и все по тем же причинам. Формирование политической идентичности после распада СССР не завершено в самой крупной республике бывшего Союза.
Однако помимо этих соображений у государств Центральной Азии есть и другие резоны, заставляющие не спешить с переходом с русского на английский. Проблемы безопасности и национальной экономики диктуют необходимость тесной кооперации с Москвой. Для США и ЕС Центральная Азия не имеет той важности, которую она представляет для России. Бывшие среднеазиатские республики интересуют Запад в более широких контекстах, будь то Пакистан или Афганистан. К тому же, Москва не столь щепетильна в таких вопросах, как права человека и преемственность власти в автократических режимах. История с Узбекистаном после андижанских событий это воочию продемонстрировала. И даже сегодня, когда отношения официального Ташкента с Западом обрели второе дыхание, Москва крайне важна для узбекского руководства, как противовес. Отсюда и интерес к русскому языку, как к прагматическому политическому инструменту, с помощью которого решаются не только и не столько внутренние проблемы, сколько обретаются преференции в сфере безопасности и экономики (списание долгов, выгодное инвестирование, послабления мигрантам, приносящим в страну значительные финансовые средства).
Не стоит забывать, что и для двусторонних взаимоотношений между разными странами Центральной Азии вне зависимости от имеющихся проблем русский язык по-прежнему остается lingua franca. По крайней мере, до полной смены поколений во властных коридорах, эта роль останется высокой. И, следовательно, у Москвы есть шанс на то, чтобы эта традиция не пресеклась.
Между тем, у самой России за все время после распада СССР не появилось качественной стратегии по развитию «русского вопроса» и русского языка, как его составной части. Государственная политика все время дрейфовала между поддержкой соотечественников за рубежом (нередко это приводило к селективной помощи «профессиональным русским») и их приемом в РФ. Сама же мотивация нередко подменялась ностальгическим ресурсом, который в новых условиях не может эффективно решать задачи сегодняшнего дня. Между тем, именно прагматики для обоснования продвижения русского языка за пределами России катастрофически не хватает. То есть не разговоров о «великой культуре» прошлого, а проектов, нацеленных на решение задач настоящего и будущего.
Автор – Сергей Маркедонов, приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон