В российских СМИ в последнее время одной из самых обсуждаемых тем стали возможные отставки представителей губернаторского корпуса. Среди возможных претендентов «на вылет» назвали глав Волгоградской области Сергея Боженова (до этого поста он занимал кресло мэра Астрахани, оказавшейся недавно в центре коррупционного скандала) и Республики Северная Осетия Таймураза Мамсурова.

Многие эксперты стали говорить о возможной «зачистке» губернаторского корпуса «сверху». Отчасти это необходимо для того, чтобы в условиях прямых выборов избежать чувствительных поражений (далеко не факт, что даже самые горячие сторонники Владимира Путина готовы поддержать «его людей» на местах). Новые (нередко это хорошо забытые старые) выдвиженцы Кремля, демонстрируя готовность к переменам и наведению порядка, имеют шанс пройти во власть уже, как избранники народа. То есть, имеется возможность повышения легитимности. С другой стороны, обновление региональной элиты дает возможность отвлечение внимания граждан от ошибок и просчетов центра.

Однако пока споры о том, «кто следующий» ведутся, в Кабардино-Балкарии (КБР) уже произошла смена руководителя. 6 декабря в отставку подал Арсен Каноков. С формально-юридической точки зрения все выглядит, как его добровольный уход с поста главы республики. Фактически же его отставка давно обсуждалась. Да,  КБР под его руководством достигла определенных успехов. Среди других северокавказских республик она выделяется и меньшим уровнем безработицы, и меньшей финансовой зависимостью от трансфертов из Москвы. Но в то же самое время нельзя не заметить, что уровень политической нестабильности в последние восемь лет (а именно столько Каноков находился у власти) значительно вырос.

В сентябре 2008 года мой друг и коллега Константин Казенин предложил мне написать предисловие к его книге. Его работа имела «говорящий» заголовок «Тихие конфликты на Северном Кавказе: Адыгея, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия». Пять лет назад Казенин, опытный журналист и политолог, имеющий за плечами солидный опыт полевой работы, противопоставлял относительно стабильные образования западной части российского Кавказа (с «тихими конфликтами») беспокойным образованиям на востоке региона (Чечне, Дагестану, Ингушетии): «Ситуация в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии лишь в редкие моменты достигала того накала, который стал уже привычным для восточных соседей этих республик, а Адыгея и вовсе счастливо избежала в постсоветское время каких-либо грозовых событий. Однако во всех западных республиках Северного Кавказа в последние годы происходили весьма непростые процессы, и не раз приходилось слышать прогнозы, что имеющиеся там внутренние противоречия могут вырваться наружу и вызвать серьезные социальные катаклизмы».

Тогда подобный подход, наверное, разделили бы многие профессиональные кавказоведы, несмотря на то, что в октябре 2005 года при  нападении боевиков на Нальчик эти «серьезные катаклизмы», упомянутые Казениным, уже вырывались наружу.

Интересная деталь. Приход Арсена Канокова во власть оказался зарифмованным с нальчикской трагедией. Она произошла  буквально через две недели после его утверждения в должности республиканским парламентом. И с того времени, конфликты в КБР перестали быть «тихими». В 2011 году республика даже вышла на некоторое время на второе место в своеобразном «террористическом соревновании» с Дагестаном. Обострился и «земельный вопрос», отягченный кабардино-балкарскими спорами.

В канун сочинской Олимпиады Кремль пытается предпринять экстраординарные меры по обеспечению безопасности не только в непосредственной близости к столице игр, но и на всем Северном Кавказе. По данным на июнь 2013 года, на обеспечение безопасности на олимпийских объектах и вокруг Сочи будет потрачено порядка 2,5 млрд долларов. И, скорее всего, это не предел.

Но одними «кордонами безопасности» и новым оборудованием проблему не решишь. И Москва пытается повлиять на положение внутри северокавказских республик. Во многом сценарии ее действий похожи друг на друга.

Какой субъект РФ в регионе лидирует по числу терактов и диверсий? Вот уже восемь лет на первой позиции находится Дагестан. В начале 2013 года Кремль направляет тушить дагестанский пожар известного политика и ученого Рамазана Абдулатипова, влиятельного «московского кавказца».

Какая из республик Кавказа ближе всего к Сочи? Карачаево-Черкесия, но там ситуация выглядит практически, как «оазис стабильности».

По-иному обстоит положение дел в КБР, хотя сегодня оно и выглядит лучше, чем два года назад. Как бы то ни было, а Кабардино-Балкария находится в двухстах километрах от Сочи. И центр действует, как в Дагестане. Спасать положение на этот раз приглашается Юрий Коков, генерал-полковник МВД, этнический кабардинец и уроженец республики, который еще с конца 1990-х годов занимал высокие посты в общероссийских структурах этого министерства. Владимир Путин, напутствуя нового «временно исполняющего обязанности главы» КБР, особенно подчеркивает этот факт. Мол, де Вы знаете республику, и Ваш опыт ей крайне необходим.

Вместе с тем было бы верхом наивности видеть в новом назначенце кандидата в мессии. Во-первых, потому, что МВД КБР в «стабильные 1990-е годы» (такой вот российский парадокс, положение в республике считалось таковым именно тогда!) сыграло немалую роль в росте радикальных настроений среди молодежи, проводя слишком жесткий и бескомпромиссный курс по религиозному вопросу. Да, при Канокове выросло число терактов и диверсий. Но многие предпосылки нестабильности были созданы до него. Во-вторых, элита в КБР расколота. И тот же Юрий Коков воспринимался (и воспринимается сейчас), как конкурент Канокова. Но с уходом последнего автоматически не исчезнет ни влияние, ни возможные попытки переиграть ситуацию. Непраздный вопрос, поможет ли это решению тех задач, которые центр обозначил перед новым руководителем. И последнее (по порядку, но не по важности). В КБР и на всем Северном Кавказе ощущается явный дефицит федерального присутствия. И пока оно будет ощущаться, ждать радикальных перемен не приходится. Смена лиц и приход «московских кавказцев» (кстати, в 2005 году в таком качестве рассматривался и столичный бизнесмен кабардинского происхождения Арсен Каноков) не могут изменить ситуацию, если не ясны конечные планы, цели и задачи кадровых инноваций.

Сергей Маркедонов, политолог, кандидат исторических наук, в мае 2010-октябре 2013 гг.- приглашенным научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований (Вашингтон, США)

В последние две недели Украина заняла одно из первых мест в газетных заголовках и топах информационных агентств. Отказ президента и правительства этой страны парафировать Соглашение об ассоциации с Европейским Союзом спровоцировал острый внутриполитический кризис, последствия которого трудно прогнозировать. В какую сторону склонится чаша выбора? Каким путем последует Киев? Какой интеграционный проект предпочтет – европейский или евразийский?

Сегодня немало охотников дать ответы на эти вопросы. Предпринимая эти попытки, обозреватели и в России, и на Западе стремятся излишне персонифицировать сложный процесс внешнеполитического самоопределения Украины. За отказом поставить подпись под Соглашением об ассоциации многие увидели руку Владимира Путина и угрозу экономических санкций со стороны Москвы. За массовыми выступлениями украинской оппозиции, напротив, стали разглядывать интересы США и их европейских союзников, в особенности Польши, имеющей свои особые интересы к соседним государствам. Но политика, как известно, искусство возможного. И любой украинский лидер вне зависимости от того, какую фамилию он (или она) будут носить, не сможет сбежать от тех реалий, перед которыми сегодня стоят Виктор Янукович и Николай Азаров, а также и их оппоненты – Арсений Яценюк, Виталий Кличко и Олег Тягнибок.

Для Украины главной проблемой является отсутствие четкой гражданско-политической идентичности. Сегодня Украина – «национализирующееся государство», то есть идущее по пути выработки своей национальной (не этнической, а политико-гражданской) идентичности. Оно существует в нынешних границах только с 1954 года. До этого различные ее части входили в состав разных государств и участвовали в разных имперских проектах. При этом данные проекты были конкурирующими друг с другом. Австро-венгерский и российский проекты, а до того проекты Речи Посполитой (не польский, а именно Речи Посполитой) и Московского государства. В каждом из них выходцы с территории Украины (этноним «украинец» далеко не сразу получил хождение) играли значительную роль. Именно этот факт серьезно осложняет интеграцию страны, поскольку гражданами одного государства оказываются те, кто годами боролся друг против друга (ветеран ОУН и УПА и ветеран НКВД, вполне возможно, этнический же украинец, боровшийся с «бандеровским подпольем», или ветеран Черноморского флота).

Но какой бы ни была история Украины, в итоге произошло объединение в рамках существующих ныне границ. Но это объединение было сделано не вождями национально-освободительного движения (типа итальянского «Рисорджименто»), а «железом и кровью» (но только без национального лидера типа Бисмарка). Это объединение было сделано не под эгидой украинских национальных целей, а в силу бюрократической необходимости, как она виделась советским вождям. Сталину, который включил в состав Украинской ССР Галицию, Закарпатье и Буковину, но «выключил» из ее состава Приднестровье. Хрущеву, сделавшему к 300-летию Переяславской рады поистине царский подарок Киеву в виде Крыма. Процессы формирования политической и этнической идентичности ее граждан еще далеки от своего завершения. По справедливому замечанию историка и журналиста Игоря Торбакова, «обретение Украиной независимости в конце 1991 г. создало весьма необычную ситуацию: наличие суверенного государства с одной стороны и населения с размытой национальной идентификацией – с другой. В отличие от соседней Польши и даже от соседней России, значительная часть жителей Украины не может дать четкий и однозначный ответ на вопрос: кто они такие?»

В этой связи насущнейшей национальной задачей Украины является прохождение между Сциллой галицийского национализма и Харибдой крымско-донбасской «русофилии». Любой перегиб в сторону пророссийской или откровенно антироссийской политики будет иметь для Украины тяжелые последствия. Скажу крамольную мысль для российской патриотической общественности. Действительно, Украина – не Россия. Но в то же время это – не анти-Россия. Не стала же она анти-Польшей, хотя исторических претензий и здесь предостаточно, или анти-Румынией (хотя именно с ней еще недавно велись споры о принадлежности острова Змеиный). И уж никак современная Украина – только Галиция (где антироссийские настроения политически доминируют). Ее культурная и политическая география намного шире. Следовательно, любой президент Украины просто обречен на то, чтобы проводить «политику качелей» и быть медиатором, разработчиком срединной линии, которая бы удовлетворяла и Запад, и Восток страны. Нежелание любого украинского лидера принимать эти реалии может сработать против возглавляемого им государства. Заметим, с НАТО, Евросоюзом, Россией или без оных.

Таким образом, Москва и Брюссель должны понимать, что подталкивание Киева к однозначному выбору создает для всех оттенков политического класса Украины серьезные проблемы. В особенности, если просчитывать последствия. И стоит понимать, что главным национальным интересом этой страны является сохранение и российского, и европейского вектора не в жесткой конкуренции, а во взаимном дополнении. Россию многие критиковали за отсутствие гибкости при осуществлении политики на постсоветском пространстве. Но не в меньшей степени схожие черты продемонстрировал и Европейский Союз, сосредоточившись не на прагматике, а на ценностях.

Между тем ассоциативные соглашения с Европой сегодня уже имеют несколько стран Северной Африки и Ближнего Востока (Алжир, Египет, Иордания, Ливан, Тунис). Однако проблематично говорить об их продвижении к демократии. Прогресс на этом направлении не в последнюю очередь зависит от воли и эффективности самой страны, готовой к кооперации с ЕС. Думается, что чем скорее Европа и Россия смогут достичь эффективного взаимодействия по странам «Восточного партнерства» и действовать не путем исключения, а дополнения, тем лучшие перспективы станут возможны для европейской безопасности. Не только в пределах современного Евросоюза.

Автор – Сергей Маркедонов, политолог, в мае 2010- октябре 2013 гг. – приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтона

Ильхам Алиев и Серж Саркисян

19 ноября в столице Австрии завершилась встреча президентов Армении и Азербайджана. По скупым строчкам, появившимся в сообщениях информационных лент и в газетных заметках, можно судить о том, что значительных результатов по ее итогам достигнуто не было. Никаких заявлений, свидетельствующих о достижении компромисса по нагорно-карабахскому конфликту, принято не было.

Серж Саркисян и Ильхам Алиев договорились о необходимости интенсификации процесса урегулирования конфликта. Для этого они выразили готовность встретиться в ближайшее время. Для того, чтобы мирный процесс не потерял свою динамику в скором времени в рамках министериала ОБСЕ в Киеве в декабре 20123 года (он подведет определенную черту под украинским председательством в этой организации) должны пройти рабочие встречи глав МИД двух кавказских республик и сопредседателей Минской группы (представители США, России и Франции). Скажем прямо, при всем желании назвать встречу прорывом не получается. Но можно ли на этом основании считать ее проходным событием?

Думается, с выводами не стоит спешить. И для этого есть несколько серьезных оснований. Во-первых, оценивать любую встречу глав государств, а тем более вовлеченных в затяжной этнополитический конфликт, надо не по оптимистическим заявлениям дипломатов и не по завышенным ожиданиям, которые такие заявления формируют. Во-вторых, крайне важно понимание контекста мирного урегулирования, адекватная оценка того, в какой точке этот процесс находился вчера и находится сегодня.

Если следовать этому алгоритму, то стоит особо отметить: до завершившихся на днях венских переговоров президенты двух кавказских республик встречались лишь 23 января 2012 года в Сочи при посредничестве и участии главы Российского государства (тогда эту функцию временно исполнял Дмитрий Медведев). Таким образом, интервал между двумя встречами был 1 год и 10 месяцев. И это притом, что январская встреча в Сочи была фактическим подведением черты под серией трехсторонних встреч в формате Медведев-Саркисян-Алиев. И она прошла, что называется, под знаменем «казанского провала». Речь идет о трехсторонней встрече, прошедшей в июне 2011 года в столице Татарстана.

На нее многие дипломаты и обозреватели возлагали слишком большие надежды. Напомню, что за месяц до этого на саммите «Большой Восьмерки» президенты США, Франции и России (трех стран-посредников в урегулировании конфликта) приняли совместное заявление. В нем они дали Армении и Азербайджану своеобразное домашнее задание: к июню 2011 года им было рекомендовано закончить работу над согласованием базовых принципов мирного урегулирования. Однако это задание не было выполнено, а намеченная на декабрь того же года встреча президентов в рамках саммита ОБСЕ в Астане не состоялась. И в этом смысле событие в Сочи лишь зафиксировало имеющиеся проблемы: отсутствие воли к компромиссам у сторон, разное понимание т.н. «Обновленных мадридских принципов», рассматриваемых сопредседателями Минской группы ОБСЕ, как фундамент для достижения мира между конфликтующими республиками.

Затем, в августе 2012 года на весь мир прогремело «дело Сафарова», азербайджанского офицера, отбывавшего наказание за убийство армянского военнослужащего в Венгрии, подвергнутого экстрадиции на родину и помилованного президентом Ильхамом Алиевым. Эффектный пиар-ход для внутреннего потребления оказал крайне негативное влияние на мирный процесс, фактически заморозив его. Осенью прошлого года не было недостатка в прогнозах относительно возобновления боевых действий, а то и начала армяно-азербайджанской войны с вовлечением соседних стран и ведущих мировых игроков. Однако благодаря соединению таких факторов, как дипломатические усилия сопредседателей Минской группы ОБСЕ, а также нежелания Баку и Еревана повышать реальные ставки в игре (риторические упражнения не в счет) ситуацию удалось удержать под контролем. Затем пришла пора выборов, в 2013 году и в Армении, и в Азербайджане выбирали (точнее сказать, переизбирали) президентов. И тема мирного процесса отошла в сторону, поскольку конфликт уже давно стал важным инструментом политической мобилизации, как для власти, так и для оппозиции.

Отгремели выборные баталии, остыли страсти по «делу Сафарова» и появилась возможность возобновить миротворческие усилия. На этот раз на уровне глав государств. Стоит отметить, что на этом отрезке более активную роль стали играть США. Если в 2008-2011 годы пальма первенства была у Москвы, а на этапе стагнации на первые роли выдвинулся Париж, то сейчас Вашингтон помимо трехсторонних усилий в рамках Минской группы заметно активизировал свои усилия. Но кто бы ни выходил на первый план в мирных переговорах, стоит отметить, что без воли Баку и Еревана прорывов ожидать не приходится. Между тем, предпосылок для них на сегодняшний день не видно.

Так называемые «базовые принципы» трактуются по-разному. Баку делает акцент на тех пунктах, которые касаются его территориальной целостности и возвращения беженцев, а Ереван на определении окончательного Нагорного Карабаха с помощью народного волеизъявления, а также его промежуточном статусе и коридоре, связывающим непризнанную республику с Арменией.

Для тех, кто ознакомился с текстом «принципов», опубликованном в 2009 году, очевидны имеющиеся в нем противоречия. И даже если предположить, что два президента завтра или послезавтра подпишут его, то останется по-прежнему немало вопросов с интерпретацией того или иного пункта. Между тем, до этого было бы крайне важно создать позитивную атмосферу для переговоров. Речь, в первую очередь идет о минимизации инцидентов на линии «прекращения огня». Важны эффективные механизмы для реализации этой задачи, с чем сегодня явный дефицит.

Таким образом, главным итогом венской встречи была уже сама встреча. После приближения к опасной черте главы Армении и Азербайджана начали обратное движение. Пока это движение не к миру и не к компромиссам, а к восстановлению переговорного процесса. Успех это или провал? Ответ на этот вопрос зависит от того, какой смысл мы вкладываем в эти понятия. Но если считать переговоры лучше возобновления военных действий, то, пожалуй, можно говорить об успехе. Хотя до дипломатических прорывов остается дистанция огромного размера.

Автор – Сергей Маркедонов, политолог, в мае 2010- октябре 2013 гг.- приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон

Владимир Путин

7 ноября президент России Владимир Путин провел встречу с заведующими кафедрами конституционного права ведущих вузов страны. На первый взгляд, данная встреча выглядит не более чем обычным протокольным мероприятием, которыми переполнено расписание главы государства. Однако ноябрьская встреча президента РФ с элитой отечественного правоведения имеет ряд важных нюансов, на которые следовало бы обратить пристальное внимание.

Во-первых, важен повод для встречи. Событие приурочено к двадцатилетию принятия российской Конституции. Напомню, что Основной закон России был принят в декабре 1993 года в ходе всенародного референдума, проведенного параллельно с первыми выборами в Государственную Думу и Совет Федерации (с тех пор верхняя палата российского парламента не формировалась в ходе прямого избрания представителей регионов). В российском обществе и политическом классе отношение и к Конституции, и к голосованию 1993 года, мягко говоря, неоднозначно. С одной стороны, к Основному закону апеллирует и власть, и оппозиция. В ней видят фундамент для построения правового и институционально сильного государства и поклонники, и ярые противники Владимира Путина и действующей власти РФ. С другой стороны, День Конституции не является «красным днем». Несколько лет назад его перевели в разряд «рабочих праздников» наряду с профессиональными днями, коих насчитывается десятки. Уже стало трюизмом говорить об отсутствии традиций законопослушания и правовом нигилизме граждан и чиновников. Кстати сказать, «разжалования» Конституции никто не заметил. Это решение властей не вызвало никакого общественного протеста.

Во-вторых, к Основному закону страны высказывается много претензий с разных сторон. Его критикуют за гипертрофированную роль президентской власти, позволившей практически без существенной правовой корректировки возвести «вертикаль» и безболезненно установить режим личной власти в стране. Естественно, при случае не забывают вспомнить и про «лихие 1990-е» годы. И про то, что Основной закон принимался вскоре после «малой гражданской войны» в Москве осенью 1993 года. Без должного общественного обсуждения и под влиянием политической конъюнктуры момента (двоевластие Съезда народных депутатов и президента).

В-третьих, любые встречи президента России становятся для бюрократического аппарата своеобразными «путеводными звездами». Тезисы Владимира Путина внимательно отслеживаются и изучаются. На них ссылаются начальники рангом пониже. И нередко в своем рвении они готовы быть «большими президентами», чем сам глава государства.

Все эти обстоятельства актуализировали дискуссию относительно возможных корректировок Конституции. И не столько самих корректировок, сколько их вероятного вектора. Есть и определенные сигналы в пользу таких предположений. Недавно глава государства (кстати сказать, сам юрист по образованию, как премьер-министр Дмитрий Медведев) решил выступить с «объединительной инициативой» и слить воедино две высших судебных инстанции – Верховный и Высший арбитражный суды. Этот сигнал многие участники «конституционно-правовой» встречи прочитали, как возможность для внесения изменений. И в ходе нее предлагался широкий спектр поправок. Впрочем, правда и то, что президент призвал участников обсуждения к аккуратности и неспешному реформированию «конституционного строя», если таковое будет необходимо.

Возникает интересная и парадоксальная ситуация. У Владимира Путина нет особых резонов править Основной закон страны. Он на протяжении многих лет доказывал, что для него вопросы неформального влияния намного важнее, чем буквы законодательных актов. Если мы внимательно посмотрим на созданную им «вертикаль», то увидим, что сие здание строилось им без сильного «редактирования» Конституции. Многие вещи (такие как роль его аппарата – администрации президента или полпредов в федеральных округах) либо прописаны пунктиром, либо не прописаны вовсе. Но в то же самое время Россия «нулевых» это не то же самое, что РФ в 1990-е годы – как бы мы ни относились к той и другой эпохе. Нарастание «охранительно-консервативных» тенденций налицо. И велик соблазн закрепить это в Конституции. Так сказать, «отлить» если не в граните, то в чеканных формулировках Основного закона нынешний «патриотический тренд». Взять хотя бы неустанную заботу «администрации и правительства» о суверенитете страны.

Но оказывается, что внесение серьезных новелл не так уж безопасно. Нет не для Владимира Путина лично, а для всей РФ. Отказ от принципов демократической российской государственности, закрепленных в Конституции 1993 года, чреват не установлением диктатуры и свертыванием гражданских и политических свобод. Со свободами и демократизмом в России даже в 1990-е все обстояло далеко не лучшим образом. Чего только стоят региональные авторитарные режимы! Сегодняшние радетели за укрепление властной вертикали и пересмотр «изжившей себя ельцинской Конституции» позиционируют себя как патриоты Советского Союза.

Однако ценностные ориентиры и аналитические способности патриотов находятся в антагонистическом противоречии. Страна их мечты – СССР – держался на нескольких опорах: КПСС – системе организации власти, КГБ – системе тотального контроля, плюс к этому на коммунистической моноидеологии, проникающей во все сферы жизни. Как только коммунистическая практика перестала давать нужный результат, а советская идеология не смогла более обеспечивать единство многочисленных этносов, населявших Союз, его распад стал неизбежным. Сохранение нынешней России возможно лишь при сохранении ее главных несущих конструкций. Разрушение фундамента сегодняшней российской государственности, прописанной в Конституции, будет иметь те же последствия, что для СССР имели крах КПСС, КГБ и «всесильного учения». Однако ненавистники «эрэфии», критикуя демократов за разрушения несущих конструкций СССР, прилагают все усилия для дискредитации основ постсоветской российской государственности.

Можно сколько угодно пленяться эстетикой «великой державы» и презирать один из ее «осколков», но очевидно, что постсоветская Россия сохранилась как единое государство на принципиально других, отличных от СССР основах. Политическое выживание России стало возможным не в последнюю очередь и благодаря Основному закону страны, чей юбилей будут отмечать уже в следующем месяце. При всех его минусах и недостатках. Конституция декабря 1993-го в отличие от брежневской 1977 года. запретила сецессию, то есть право выхода из состава Федерации. Это правило, в конце концов, согласились выполнять все. Не Ельцин формировал систему этнического федерализма. Он получил его по наследству от СССР и сумел приложить максимум усилий по его трансформации в федерализм гражданско-территориальный. А формула «многонациональный народ» России содержала, пусть и в завуалированной форме идею новой – российской идентичности и принцип гражданской нации, следование которому сегодня актуально, как никогда.

Таким образом, говоря о стремлении к конституционному совершенству и о размежевании «с лихими 90-ми» годами, требуется крайняя осторожность. С водой не следует выплескивать и ребенка. Само же конституционное реформирование целесообразно начинать лишь тогда, когда уровень правосознания и чиновников, и рядовых граждан преодолеет сегодняшний плачевный уровень.

Автор – Сергей Маркедонов, политолог, в мае 2010 – октябре 2013 гг. – приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон

Эмомали Рахмон Рахмонов

В Таджикистане подвели итоги президентских выборов. Сенсаций не произошло. Согласно данным Центральной избирательной комиссии республики 83,6% избирателей (при явке 86,6%) отдали свои голоса за Эмомали Рахмона (Рахмонова). Остальные его соперники, в целом лояльные политики, критикующие лишь «отдельные недостатки и недочеты», получили весьма скромные результаты. «Серебряный призер» коммунист Исмоил Талбаков получил 5%, а аграрий Толиб Бухориев, пришедший к финишу третьим, – 4,5% голосов.

Интрига с участием в выборах представителей оппозиции сорвалась еще на старте кампании. Правозащитница Ойнихол Бобоназарова, претендовавшая на роль «единого кандидата» от оппонентов власти не была допущена к участию в избирательной гонке. Она не набрала 8 тысяч подписей до нужного уровня.

Старый новый президент Таджикистана возглавляет государство с 1992 года. Его выход на политическую арену был зарифмован с началом пятилетней гражданской войны, поставившей на кон само существование среднеазиатского государства. В 1992-1994 годы Рахмон возглавлял таджикский Верховный совет, а в 1994 году стал впервые президентом. Через пять лет после этого он внес поправки к Основному закону, увеличив срок полномочий главы государства до семи лет. Впоследствии референдум 2003 года сделал возможным для одного президента находиться на своем посту две «семилетки» подряд. И сегодня Рахмон вновь подтвердил свою правомочность занимать высший государственный пост в Таджикистане.

Значение этого политика в новейшей таджикской истории еще предстоит оценить. Здесь далеко не все однозначно. С одной стороны, практически с самого начала своего восхождения на политический Олимп республики, он был вовлечен в жестокое гражданское противостояние. Но с другой стороны, он был причастен к выработке механизмов преодоления конфликта и инкорпорированию во власть представителей исламистской оппозиции. Правда и то, что уже в начале 2000-х годов Рахмон, консолидировав и укрепив собственные позиции, способствовал укреплению своей личной власти. При этом в отличие от других стран Центральной Азии в Таджикистане исламские политические силы присутствуют в публичном политическом пространстве.

Не опишешь одним цветом и внешней политики Рахмона. Душанбе считается одним из главных союзников Москвы в Евразии. Таджикистан – член ОДКБ и ЕвАзЭс, а также страна, готовая к участию в других евразийских проектах под эгидой России. С помощью Москвы Душанбе гарантирует себя от споров с многочисленным и склонным к самостоятельным от Кремля действиям Узбекистаном, не говоря уже об афганском направлении. Есть у Таджикистана иной интерес. По данным Миграционной службы РФ на территории России находится порядка 1,2 миллиона трудовых мигрантов из Таджикистана. Их помощь родственникам на родине чрезвычайно важна. Лишиться этого ресурса – значит преумножить и без того многочисленные социально-экономические проблемы, имеющиеся в республике.

Но, в то же самое время, таджикские власти не раз демонстрировали свой интерес к сотрудничеству с США. Да и с Россией Душанбе стремился действовать с выгодой. Так Соглашение по 201-й российской военной базе, дислоцированной в республике, было подписано РФ и Таджикистаном еще в прошлом году. Оно предполагало пролонгацию российского военного присутствия до 2042 года. Однако ратификация его в парламенте затянулась надолго. Процесс одобрения этого документа в высшем представительном органе власти Таджикистана завершился лишь в октябре 2013-го, незадолго до президентских выборов. Тем самым, Рахмон четко давал понять Москве: именно он остается ключевой фигурой в таджикской политике. От него зависит продвижение российских интересов и гарантия партнерства накануне 2014 года (вывода натовских войск из Афганистана). Затягивая решение по базе, президент Таджикистана пытался не допустить контактов оппозиционеров с Москвой и выстраивания возможных альянсов между ними.

Сегодня Рахмон может праздновать победу. Внутри страны у него нет равных по силе соперников. На внешнем уровне он рассматривается, как оптимальный партнер. И хотя еще совсем недавно расшифрованные материалы из пресловутых WikiLeaks свидетельствовали о критической оценке его курса в Вашингтоне, США также не спешат с поиском альтернатив действующему таджикскому лидеру. Особенно на фоне предстоящих изменений по Афганистану.

Однако радость от победы компенсируется серьезностью задач, стоящих перед старым новым президентом республики. Именно ему придется принять всю полноту ответственности за «афганский вызов». Сегодня это уравнение имеет много неизвестных величин. Даже для Вашингтона и Москвы, не говоря уже о Душанбе. Но первым, кто будет решать данное уравнение, будет именно таджикский лидер. И любая дестабилизация в Афганистане, как показали и события времен гражданской войны 1992-1997 годов, будет иметь непосредственное влияние на Таджикистан.

Да, сегодня Рахмон может говорить о достигнутой им стабильности (даже если оставить в стороне «цену вопроса»). Но нельзя не замечать, что после 1997 года многое изменилось. Выросли новые поколения, для которых компромиссы прошлого уже не имеют магического значения. У них другой взгляд и зачастую весьма критический, в то время, как ссылки на «плохую стабильность, как лучший выбор по сравнению с хорошей дестабилизацией» уже не работают. Или работают плохо. Таким образом, легкой «семилетки» у Рахмона не будет. Будет тяжелейшая работа внутри страны в непростых геополитических обстоятельствах. И здесь на одном предвыборном пиаре и административном ресурсе далеко не уедешь.

Автор – Сергей Маркедонов, политолог, в мае 2010- октябре 2013 гг. – приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон

В Грузии прошли президентские выборы. В первом туре победу одержал кандидат коалиции «Грузинская мечта» Георгий Маргвелашвили. Он получил чуть более 62% голосов. На втором месте экс-спикер парламента Грузии, представитель «Единого национального движения» Давид Бакрадзе с 21, 82% голосов. Тройку замыкает еще один бывший руководитель высшего законодательного органа страны Нино Бурджанадзе, у которой 10, 16%.

Между тем данные, озвученные Центральной избирательной комиссией Грузии, не отражают всех особенностей этой избирательной кампании. Нынешний победитель избирательной гонки Георгий Маргвелашвили лишь в 2012 году получил первое в своей жизни политическое назначение, стал министром в кабинете Бидзины Иванишвили. До этого он не был связан с публичной политикой, занимал различные посты в образовательных учреждениях. И его сегодняшние 62% – это, скорее, не личная поддержка Маргвелашвили, а голоса, отданные за коалицию «Грузинская мечта» и ее лидера Бидзину Иванишвили. Именно нынешний премьер-министр Грузии год назад положил конец длительному периоду доминирования президента Михаила Саакашвили.

Во многом выборы президента в 2013 году стали финалом той пьесы, которая началась за три года до завершившегося 27 октября голосования. В 2010 году глава грузинского государства инициировал конституционную реформу, нацеленную на перераспределение полномочий между основными властными институтами. Тогда многие эксперты из Грузии и с других стран заговорили о «путинизации» кавказской республики. Исправленная Конституция (она вступает в силу после завершения президентских выборов) делает ключевой фигурой грузинской власти главу правительства и парламентское большинство, через которое будет формироваться кабинет. Однако план «путинизации» не задался. В 2012 году ведомая Иванишвили «Грузинская мечта» выиграла парламентские выборы, получила контроль над правительством. После этого стараниями нового премьера власть еще до вступления в силу поправок к Основному закону была перераспределена в пользу него.

Поэтому президентские выборы-2013 были не столько спором о том, кто будет президентом. Они были о том, какой станет Грузия. После распада СССР эта кавказская республика страдала такой хронической болезнью, как отсутствие мирной смены власти. До октября 2012 года она передавалась либо путем переворотов, либо посредством массовых выступлений. В ноябре 2003 года предшественник Михаила Саакашвили – Эдуард Шеварднадзе – досрочно покинул свой пост в результате «революции роз», не дождавшись выборов президента. В 2012 году президент Саакашвили и его соратник, претендент на этот пост Давид Бакрадзе признали успех Маргвелашвили. Следовательно, страна близка, как никогда, к тому, чтобы расстаться с болезнями прошлого.

Однако одного лишь факта признания победы оппонента для того, чтобы новая система власти и управления заработала, недостаточно. Саакашвили покидает свой пост. Но об уходе из политики заявил и его главный оппонент, лидер «Грузинской мечты» Бидзина Иванишвили. Он говорил об этом неоднократно. И если поначалу многие сочли заявления премьера лукавством, то сейчас его словам кажутся близкими к истине. Непраздный вопрос, как, где, на каких площадках будут приниматься ключевые политические решения. В известном смысле Грузия не просто меняет лидера, она обновляет политическую элиту и властную систему. Впереди превращение президентской модели в парламентскую республику. Таким образом, главная интрига начнет раскручиваться уже после дня голосования за кандидатов в президенты. Повлияет ли это как-то на внешнеполитические приоритеты страны?

Думается, что основные параметры внешней политики Грузии сохранятся и после 27 октября 2013 года. Несмотря на жесткое противоборство, и Михаил Саакашвили и Бидзина Иванишвили сохранили консенсус по поводу североатлантической и европейской интеграции. В ноябре нынешнего года на саммите Восточного партнерства и ЕС в Вильнюсе грузинские представители планируют парафировать Соглашение об Ассоциации с Евросоюзом. Этот выбор не оспаривают ни победители, ни побежденные. Что же касается России, то курс на нормализацию, выбранный «Грузинской мечтой», будет продолжен. При этом быстрых прорывов ожидать не стоит. Речь не идет об уступках Москве в плане признания Абхазии или Южной Осетии, а также вхождении в Таможенный Союз или даже возвращении в СНГ. Грузия, во-первых, заинтересована в возвращении своих товаропроизводителей на российские рынки, а во-вторых, сам Запад толкает Тбилиси к выстраиванию прагматических отношений с Москвой. В условиях персонифицированной политики уход Михаила Саакашвили для Москвы является позитивным сигналом. Не зря МИД РФ выразил надежду, что новый лидер Грузии продолжит усилия по разблокированию тех завалов, которые образовались в последние годы между странами. Впрочем, само продолжение диалога сторон уже может рассматриваться, как прогресс, по сравнению с недавним периодом, когда риторика конфронтации была определяющей. В этом контексте даже согласие на несогласие выглядит, как шаг вперед.

Автор – Сергей Маркедонов, приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон

Фото АР

Не успели утихнуть страсти вокруг массовых беспорядков в Западном Бирюлево, как из Волгограда пришла новая трагическая весть. 21 октября в этом городе произошел взрыв автобуса. По данным следствия, причиной трагедии была террористическая атака с участием смертницы, уроженки Дагестана. Таким образом, снова Северный Кавказ оказался в фокусе информационного внимания.

К негативным новостям из этого региона сознание рядового россиянина уже успело привыкнуть. Иное дело, когда взрывы гремят за пределами кавказских республик, но фигурантами инцидентов становятся участники исламистского подполья или лица, попавшие под его влияние. Между тем, волгоградская атака имеет особое значение. На сегодняшний день трудно сказать, в какой степени эта акция связана с недавними взрывами в Чечне и Ингушетии. Нет ответа и на вопрос, в какой мере они скоординированы лидером «Эмирата Кавказ» Доку Умаровым. Напомню, что в начале июля 2013 года он заявил о срыве Олимпиады в Сочи, как о стратегической задаче исламских радикалов и приказал выйти из «моратория» на атаки гражданских объектов за пределами северокавказских республик. Впрочем, «мораторий» в действительности не соблюдался. После того, как Умаров объявил его в 2012 году, атакам подвергались и гражданские лица, не только представители власти и «силовиков». Однако же, вопрос о степени координации различных террористических ячеек и личной роли «эмира» остается не до конца открытым.

Как бы то ни было, а сегодня любой теракт или диверсия воспринимается в контексте безопасности зимних игр в Сочи. Даже если их участники и ставят какие-то свои локальные задачи. Волгоград, конечно же, не граничит с Краснодарским краем. Однако этот регион, как и Кубань, входит в состав Южного федерального округа. На территории области проживает немало выходцев из Чечни и Дагестана. И любая нестабильность здесь будет влиять негативно на общее восприятие процесса подготовки к Сочи-2014. Событию, имеющему отнюдь не только спортивное, но и политическое значение.

Какие же уроки следует извлечь из недавней трагедии в городе на Волге? Во-первых, как и в случае с Бирюлево (хотя эти истории и не связаны друг с другом напрямую) следует понимать, что власть должна быть главным интерпретатором событий. Иначе информационное пространство заполняется различными ксенофобскими кликушами, призывающими то «не кормить Кавказ», то «действовать в стиле генерала Ермолова», то предлагающими подобного рода экзотику. Между тем, никакое «коллективное творчество масс», будь то погромы или закидывание камнями молитвенных домов, не способны сыграть роль эффективного антитеррористического средства. Напротив, они способствуют мобилизации антироссийских и антирусских настроений и фактически являются поджиганием дома с другого угла. Оба «пожара» (русский и кавказский), действуя одновременно, могут иметь крайне разрушительные последствия. Для обоих углов одного общего дома под названием «Россия».

Во-вторых, на начале третьего десятка после распада СССР российской власти хорошо бы четче представлять себе образ своего противника. Вместо разговоров о «бандитах» (по определению, людях, не имеющих никакой иной мотивации кроме криминальных устремлений) пора осознать, что терроризм – это политически мотивированное насилие. То есть насилие, побеждаемое только с помощью целостной политической стратегии. На Северном Кавказе уже не первый год происходит «перезагрузка» терроризма как политической (а не криминальной) практики.

В настоящее время главным террористическим оппонентом российского государства будет не защитник «свободной Ичкерии», а участник «кавказского исламистского террористического интернационала». В этом смысле российский Северный Кавказ воспроизводит исторический опыт ряда стран «третьего мира». Подобный этап смены поколений террористов и изменений в терроризме уже пройден некоторыми государствами Ближнего Востока, Северной Африки, Южной Азии. Но для того, чтобы одержать верх в борьбе с этим противником, необходимы не только рейды и устранения активных лидеров подполья, но и трансформация социальных реалий. Иначе, басаевы или гелаевы уходят, а «басаевщина» и «гелаевшина» остается. Не меняется система управления, нет социальных лифтов для карьеры, слаба связь между Кавказом и остальной Россией, нет адекватной политики по внутренней миграции. И даже призыв выходцев из Чечни и Дагестана в вооруженные силы страны становится почти невыполнимой задачей, не говоря уже о подготовке качественного исламского духовенства, способного выигрывать у проповедников-радикалов или поборников различных воинственных версий мировой религии. Нет понимания того, что показательный суд над главарями боевиков во сто раз полезнее, чем их физическая ликвидация, которая лишь множит мучеников, но не показывает, сколь пагубным является путь «тротила и автомата».

В итоге антитеррористическая борьба превращается в чисто технический и инструментальный формат. Но с политически мотивированным насилием без системной политики бороться невозможно. Эта борьба в противном случае будет лишь сбиванием температуры или рубкой голов у дракона – вместо одной головы будут вырастать две новые. Лучшей памятью о погибших в городе на Волге (и не только там) было бы формирование качественной и системной стратегии управления Кавказом и противодействия терроризму и экстремизму. Только так можно создавать какой-то задел на будущее, не действуя в режиме ответа на уже поступившие вызовы.

Автор – Сергей Маркедонов, приглашенный научный сотрудник Центра международных и стратегических исследований, Вашингтон, США

Фото АР

Массовые беспорядки в московском районе Бирюлево Западное снова сфокусировали внимание на национальном вопросе в России. В наши дни информационных сообщений об акциях, в которых либо участвуют русские этнонационалисты, либо озвучиваются экстремистские лозунги «Россия – для русских», «Москва – для москвичей»», становится все больше и больше. Однако, как правило, эти инциденты, ставшие привычными, не становятся предметом серьезного осмысления экспертного сообщества. Эмоций много. Еще больше обвинений по поводу бездействия властей, безразличия общества и безнаказанности лидеров, стремящихся защитить «чистоту крови».

Однако гораздо меньше понимания того, что волна русского этнонационализма – это угроза не только правам и свободам человека и гражданина, но в одинаковой степени угроза целостности страны и будущему России. Российская Федерация пережила два пика этнополитической активности. В первой половине 90-х главным вызовом для российской государственности стало этническое самоопределение в национально-государственных образованиях. С наибольшей остротой этой процесс протекал в республиках Северного Кавказа, Татарстане и Туве. В этот период главными носителями ксенофобии и воинствующего этнонационализма выступали представители этнических меньшинств, стремящиеся к обеспечению ведущих позиций во власти и в бизнесе для «титульных» и «коренных народов». Иная картина наблюдается на рубеже 20-21 веков. Активность республиканских этноэлит сменилась политическим пробуждением этнического большинства страны – русских.

По справедливому замечанию социолога Эмиля Паина, сам по себе факт этнического самосознания этнического большинства мог бы быть оценен как позитивное явление. В том смысле, что самобичевание конца 80-х – начала 90-х сменилось восстановлением самоуважения людей. Если бы этот процесс не сопровождался бы эскалацией страхов, фобий и не послужил поводом для утверждения экстремистских концепций, которые провоцируют ненависть одних граждан страны к другим, представляющим иную национальность.

Социологические исследования, проводимые различными службами (ВЦИОМ, ФОМ и многие другие), фиксируют устойчивую тенденцию – рост численности сторонников лозунга «Россия – для русских». По некоторым исследованиям, число поклонников «русской России» составляет свыше 60%. За последние годы русские респонденты значительно расширили количество своих этнических противников. Если до начала 2000-х годов таковым относили, прежде всего, чеченцев, то сегодня в разряд врагов попадают таджики, азербайджанцы, молдаване, украинцы и даже русские – мигранты из стран СНГ.

Массовый спрос на этнонационализм рождает соответствующее идеологическое предложение. Русский этнонационализм перестал быть маргинальным течением. «Русская идея» в различных ее вариантах получила в последние несколько лет полную реабилитацию. Ссылка на «особый русский путь» стала обязательной даже в либеральных изданиях. Сегодня об этнополитической роли русских в сохранении страны говорят высокопоставленные чиновники и депутаты, респектабельные публицисты. Вопрос о придании русскому народу официального статуса государствообразующего широко обсуждается вполне респектабельными экспертами.

К первой волне этнополитической активности (этнонационализму меньшинств) и российское, и зарубежное экспертное сообщество оказалось готово. Естественно, существовали завышенные ожидания и надежды на демократизм и либерализм борцов за республиканские суверенитеты. Однако «парад суверенитетов» рассматривался вполне рационально как объективный процесс распада cоветского государства. Исходя из этой посылки, строились прогнозы и разрабатывались сценарии. «Русское возрождение» дня сегодняшнего рисуется как некий иррациональный порыв темных сил (полуграмотных мужиков, ведомых «образованцами» черносотенного пошиба). Спору нет, и иррационализма, и банальной темноты здесь немало. Но дело не только в этом. Рост русского этнонационализма процесс во многом столь же объективный, как и этническое самоопределение татар, чеченцев или осетин начала 90-х годов. Сегодня мы видим обратное движение политического маятника.

Тогда власть относились к этническому большинству по принципу: «терпит, не бунтует – и, слава богу». Либеральная интеллигенция обращалась к русскому народу разве что с предложением повиниться за преступления империи. Такого рода призывы звучали на фоне этнических эксцессов в Чечне (которую покинуло 220 тыс. русских), выдавливания русских из Ингушетии, Дагестана, Кабардино-Балкарии, Тувы. В 1991-1994 гг. российские правозащитники, имея значительный авторитет в США и в Европе, ничего не сделали для того, чтобы привлечь мировое общественное мнение к проблемам русских. Именно эти просчеты и ошибки способствовали тому, что «русский вопрос» был монополизирован экстремистами, а «русское возрождение» стало восприниматься как политический реванш.

Формы этого реванша провозглашаются самые разные: от псевдоинтеллектуальных сочинений до погромов типа недавнего инцидента в Бирюлево. Однако все версии «русского возрождения» в этнонационалистическом облике имеют одно и то же идейно-политическое наполнение: склонность к упрощенному восприятию мира, воинствующая ксенофобия и изоляционизм.

В этом смысле политически «русский проект» в его этнонационалистической форме не может и не должен быть востребован. В сегодняшних условиях политическая и экономическая автаркия означают отказ от участия России в модернизации, а значит, консервируют ее отставание. В 21 веке с помощью «железного занавеса» Россия не сможет стать влиятельной державой на мировой арене. Тем паче что, провозгласив русских венцом мироздания, она обречет себя на перманентный сепаратизм и закроет представителям меньшинств доступ к высшим должностям в стране.

9 октября 2013 года в Азербайджане состоялись президентские выборы. Фактически подготовка к ним началась четыре года назад. В Азербайджане выборы главы государства проходят раз в пять лет, однако в 2009 году, через год после предыдущей избирательной кампании, в стране была реализована конституционная реформа. К Основному закону был принят ряд поправок, но главной среди них была новелла, позволяющая одному и тому же лидеру государства избираться на президентский пост более двух сроков подряд. Ни для кого не было секретом, что действующий президент Азербайджана Ильхам Алиев заблаговременно готовил почву для своего переизбрания.

Впервые он был избран на свой пост в 2003 году, затем повторил свой успех через 5 лет. Однако еще до 2003 года Ильхам Алиев рассматривался, как преемник своего отца Гейдара, руководившего республикой еще в качестве первого секретаря республиканского ЦК КПСС. На сегодняшний день Азербайджан является единственным государством среди постсоветских стран, в котором власть перешла от отца к сыну. Но не просто путем наследования, а с соблюдением необходимых формальных процедур.

За 10 лет пребывания у власти Алиев-младший доказал, что он – не только сын известного отца, но и опытный политик. Умеющий держать удар, когда в столице проходят массовые антиправительственные выступления и умеющий балансировать между интересами России, стран Запада, Турции, Ирана, Израиля. В этой связи успех Алиева (даже если принять во внимание использование административного ресурса и неравенство электоральных возможностей для всех кандидатов на президентский пост) трудно назвать сюрпризом. Он прогнозировался еще тогда, когда Конституция была исправлена под интересы президента и его команды.

Однако отсутствие сюрпризов в избирательной кампании (победитель получил почти 85% голосов поддержки) не следует рассматривать только, как следствие репрессивной политики властей. Хотя Азербайджан не является эталоном демократии, стоит заметить, что в республике намного больше простора для деятельности оппозиции и оппозиционных СМИ, чем в странах Центральной Азии. Между тем, качество оппозиционной деятельности вызывает немало вопросов. Критики «семьи Алиевых» уже полтора десятилетия говорят о необходимости консолидации, выдвижения единого кандидата и единой политической платформы. Но эта задача, как год, два и пять назад оказывается недостижимой. В мае 2013 года оппозиция заявила о создании Национального совета демократических сил. Однако при выборе единого кандидата были сделаны несколько грубейших и очевиднейших ошибок. На эту роль пробовался известный деятель кино Рустам Ибрагимбеков. Но с самого начала было ясно, что, во-первых, за несколько месяцев его невозможно сделать известным за пределами Баку и за рамками круга бакинской европеизированной интеллигенции, а во-вторых, кандидат имел ряд биографических моментов, которые позволяли властям просто не допустить его до выборов. Это – российское гражданство и отсутствие десятилетнего беспрерывного стажа проживания в Азербайджане. Естественно, ЦИК республики не преминул воспользоваться этими оплошностями. Времени же на продвижение нового лидера у оппозиции уже не было. Финал – скромный результат ее выдвиженца Джамиля Гасанлы – 5,72%.

К сожалению, азербайджанская оппозиция так и не смогла предложить реальную альтернативную программу, найти новых лидеров и новые нестандартные ходы. Ее критика во многом базируется на лозунгах начала 1990-х годов. То есть того периода, который рядовые избиратели воспринимают, скорее, со знаком «минус». Это время войны в Нагорном Карабахе, тяжелых испытаний и потерь, дестабилизации и хаоса. Отсюда и та легкость, с которой власти апеллируют к стабильности и порядку, собирая голоса в свою поддержку.

В отличие от многих других государств бывшего СССР Азербайджан – это республика, где сохранение позиций действующего президента приветствуется и Россией и Западом. РФ имеет 284 км сухопутной границы с Азербайджаном по дагестанскому участку. Она крайне не заинтересована в появлении новых вызовов на своих границах. Запад же, начиная с так называемого «контракта века» (1994) на добычу нефти на Каспии видит в светском Азербайджане противовес Ирану и надежного партнера по энергетическому сотрудничеству, а с 2000-х годов и по транспортировке войск и грузов НАТО из Европы в Афганистан.

В отличие от России США и ЕС более критичны к внутриполитическим методам азербайджанских властей. Однако эта критика, как правило, оттесняется прагматическими резонами (сферы геополитики, энергетики, безопасности). Такой консенсус между ведущими центрами силы позволяет официальному Баку получать дополнительные дивиденды на внутриполитическом направлении.

Между тем, блестящие успехи команды Алиева не могут затмить реальных проблем Азербайджана. Социальное расслоение, бедность, коррупция и одностороннее сырьевое экономическое развитие оказывают негативное воздействие на развитие республики. При этом социальное недовольство, которое могло бы канализироваться через светскую оппозицию, не находит своего выхода. В свою очередь в перспективе это создает опасность того, что эту энергию могут оседлать исламистские радикалы, которые за последние годы заметно укрепили свои позиции в стране. Многие лидеры исламистов не стремятся к публичности и не участвуют в дискуссиях – они просто ждут своего часа. И об этой проблеме стоит помнить властям, несмотря на все победные реляции об электоральных успехах и удачную внешнеполитическую конъюнктуру.

Автор – Сергей Маркедонов, приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон