Гавайи… Яркое солнце в лазурном небе, теплое море, раскидистые пальмы вдоль золотистого пляжа, буйство красок тропической природы… А еще девять месяцев в полусфере в компании с одними и теми же мужчинами и женщинами общей численностью шесть человек, в полной изоляции от внешнего мира и с имитирующим задержку сигнала почти сорокаминутным интервалом между вопросом и ответом, как при разговоре между Марсом и Землей. И это тоже Гавайи.

Какие из двух «Гавайев» предпочитаете? Рискну предположить, что подавляющее большинство выберут первые. Но те шесть человек, которых я упомянул, выбрали вторые, причем сделали это добровольно во имя науки, а точнее – ради подготовки пилотируемой миссии на Красную планету.

Зачем лезут в «бочку»

Существует психологический отбор, благодаря которому в космические экипажи подбираются более или менее совместимые по своим личностным качествам люди, но одной из человеческих черт, как известно, является непредсказуемость. Как она проявится в ходе длительного полета, не приведет ли к осложнению или даже обострению отношений – вплоть до стычек между обитателями корабля? А если кто-то и ощутит в себе непреодолимую конфликтность, то как научить его или ее справляться с ней?

Ответы на эти вопросы невозможно получить только в ходе бесед в кабинете психоаналитика или выполнением замысловатых психологических тестов. Практический эксперимент – основной способ оценить и исследовать человеческую способность к длительному общению с себе подобными, да еще и в замкнутом пространстве.

Проводятся такие эксперименты в специальных изолированных от внешнего мира помещениях. В России их называют «бочками», ибо внешне они действительно напоминают очень крупные горизонтально лежащие баки или цистерны.

В изоляции людей – впереди планеты всей

Эта перефразированная строка из известной песни Владимира Высоцкого вполне подходит к СССР/России. Речь, конечно, идет об изоляции с чисто научными целями, или, если официально, о психофизиологических экспериментах в изоляции.

Еще в конце 1950-х годов Институт биофизики АН СССР стал заниматься подобными исследованиями по просьбе советского ВМФ – нужно было определить, как будут взаимодействовать между собой члены экипажей ядерных субмарин.  Ведь им предстояло вместе провести не один месяц внутри железных «акул».

А первый самый значительный эксперимент в изоляции в интересах советской космической программы был проведен в 1967-1968 годы. Трое мужчин прожили в «бочке» ровно год – руководители советской космической программы уже тогда нацеливались на Марс.

Начало полетов орбитальных станций, где космонавты проводили вместе недели, а то и месяцы, немного снизило интерес к наземным экспериментам в изоляции. Действительно, зачем было тратить время и средства на имитацию длительных космических миссий, если они осуществлялись на практике?

Тревожный звонок

Так думали до 1976 года, когда была досрочно прекращена экспедиция на станцию «Салют-5», в состав которой входили Борис Волынов и Виталий Жолобов. Это произошло из-за ухудшения физического самочувствия Жолобова. Однако, позже медицинская комиссия, тщательно обследовав космонавтов, пришла к заключению, что наблюдавшийся в полете синдром явился результатом психологической перегрузки экипажа, эмоционального перенапряжения, нарушения режима физических тренировок и недостаточной психологической поддержки с Земли.

Институт медико-биологических проблем (ИМБП) в Москве – ведущая научно-исследовательская организация в СССР/России, занимающаяся медико-биологическими аспектами внеземных миссий, включая подготовку космонавтов к полетам – тут же провел эксперимент в изоляции, в ходе которого попытался максимально смоделировать условия полета Волынова и Жолобова. Задача состояла в том, чтобы выявить возникшие на борту психологические проблемы и выработать методику их предотвращения в будущих длительных орбитальных экспедициях.

Позже ИМБП неоднократно осуществлял аналогичные эксперименты разной продолжительности с тем, чтобы подготовить будущие экипажи к тем, или иным космическим миссиям. Один из них, с участием женщин, был, в частности, своего рода репетицией полета Светланы Савицкой на станцию «Салют-7» в 1982 году.

А с октября по январь 1995-го по январь 1996-го года в ИМПБП прошел 90-дневный эксперимент «ЭКОПСИ-95» целью, которого, было определить, что нужно космонавтам, чтобы «душой и телом» чувствовать себя комфортно в ходе длительных космических миссий.

Разные языки, разные культуры

Эту проблему стали решать в середине 1990-х годов, когда на станции «Мир» стали работать совместные российско-американские экипажи и не за горами было начало эксплуатации МКС с ее многонациональными экипажами. С сентября 1994 по январь 1995 года в ИМБП был проведен в рамках российско-европейской программы эксперимент «EuroMir-95», моделировавший полёт космонавта ЕКА на станции «Мир».

А в 1999-2000 годы ИМБП провел в «бочке» 240-суточный эксперимент под названием SFINCSS-99, в состав которого вошли уже и иностранные участники. Целью данного исследования, осуществленного в преддверии начала эксплуатации Международной космической станции, было определить психологическую совместимость представителей разных стран в составе одного экипажа.

Но настоящим «королем» экспериментов в «бочке» стал «Марс-500», проведенный с июня 2010-го по ноябрь 2011-го года.  Шестеро мужчин, включая представителей России, Франции, Италии и Китая провели в изоляции 520 суток, то есть столько, сколько потребуется, чтобы долететь до Марса и вернуться на Землю.

А как за океаном?

Прошу прощения, если перегрузил вас перечислением экспериментов в изоляции, проведенных в СССР/России. От их количества (более 20-ти) в глазах рябит. Впрочем, многочисленность эта не должна удивлять: ведь сердцевиной советско-российской пилотируемой космонавтики стали долговременные орбитальные полеты.

Вынесем из этого экспериментального обилия главное: родина Гагарина действительно накопила беспрецедентный, нигде более в мире не имеющийся опыт, как в области исследования психофизиологических аспектов космических миссий, так и в проведении соответствующих экспериментов. Запомним этот вывод. К нему мы еще вернемся в конце статьи.

В США ситуация сложилась иная. Всю вторую половину 1970-х годов, когда «Салюты» наматывали витки вокруг Земли, американские астронавты вообще не летали в космос. А когда снова стали летать в начале 1980-х годов, то делали это на шаттлах. По критериям советской космонавтики это были вообще не полеты, а «подскоки» продолжительностью не более полутора-двух недель.

За такой короткий промежуток времени никаких серьезных межличностных трений или конфликтов между членами экипажа возникнуть не могло. А если так, то к чему тратить время, силы и средства на какие-то там «эксперименты в изоляции»?

Впрочем, в первой половине 1990-х годов пара экспериментов такого рода все же была проведена в «Биосфере-2» – расположенном в штате Аризона неком подобии парника. Один из этих экспериментов, в котором приняли участием восемь человек, продолжался два года.

Вернемся на Гавайи

После этого в США эксперименты в изоляции, по крайней мере такого масштаба, не проводились. А зачем? Многое американцы узнали благодаря длительным полетам на «Мире», да и российская сторона в рамках совместных программ щедро делилась с заокеанскими партнерами знаниями, накопленными в ходе советско-российских экспериментов и продолжительных орбитальных миссий.

Но жизнь не стоит на месте. Поставленные перед НАСА цели отправить к середине следующего десятилетия астронавтов к ближайшему к Земле астероиду, а к 2030 году – к Марсу, требуют тщательной, в том числе и психофизиологической подготовки данных экспедиций. Вот поэтому на Гавайях и возвели белоснежный купол-шатер диаметром 11, а высотой 6 метров.

В нем, как уже отмечалось, шесть человек проведут девять месяцев. Все они жители Северной Америки. Возраст участников в районе 25-35 лет. Выйти наружу можно только в космическом скафандре. Место для строительства шатра было выбрано не случайно. Хоть Гавайи и рай для растительности, его поставили среди наплывов вулканической лавы, где практически нет ни растений, ни животных. В общем, почти как на Марсе.

«Открытое море» НАСА

Американцы любят игру слов. Вот и данный эксперимент в изоляции они назвали HI-SEAS, что звучит, как «открытое море», хотя ничего общего с морями-океанами он не имеет. HI-SEAS это Hawaii Space Exploration Analog and Simulation, или «Создание и отработка на Гавайях условий аналогичных тем, в которых осуществляется исследование космоса». Перевод немного тяжеловат, но при этом верно передает смысл, содержащийся в данном названии.

Эксперимент носит государственный характер, ибо проводится НАСА. Агентство выделило на его осуществление 1,2 миллиона долларов. Исследование состоит из трех этапов. Первые два, представлявшие собой более краткосрочные эксперименты в изоляции, уже закончились. Нынешний девятимесячный начался 15 октября.

Разумеется, не стоит думать, будто HI-SEAS сможет ответить на все вопросы, связанные с будущей миссией на Красную планету. Одно из недавних исследований показало, что при современных технологиях, способных обеспечить лишь запредельно спартанские условия существования, люди на Марсе станут умирать уже через 68 дней после прибытия. Согласно другому исследованию риск заболевания раком от повышенного уровня радиации ограничит время полета в дальний космос (за пределы лунной орбиты) одним годом.

Но тем и интересна миссия на Красную планету, что для ее осуществления придется создавать принципиально новые технологии, способные придать радикальный импульс развитию современной науки и техники.

Синдром «третьей четверти»

Так называется одно довольно неприятное психологическое явление, отмеченное в ходе длительных экспериментов в изоляции. Это когда исследование, вначале вызывавшее интерес, уже приелось, а до его окончания еще довольно далеко. Тут не долго и до депрессии.

А на ее фоне может возникнуть такая проблема, как недопонимание между «экипажем» и «Землей». Участникам эксперимента начинает казаться, что «Земля» не может или не хочет понять, что им нужно, перегружает их работой и не оказывает должной поддержки.

Для того, чтобы точно уловить момент начала проявления этого синдрома, НАСА будет использовать новую технологию, которая не только будет записывать каждое слово участников эксперимента, но также анализировать звучание их голосов, включая расстояние между говорящими. Это поможет лучше определить начало возникновения конфликтных ситуаций среди участников, или же понять, когда кто-то из них начинает прятаться от других в психологическую «ракушку».

Не прожить нам без женщин на свете, в том числе и на Красной планете

Российский опыт проведения экспериментов в изоляции, в частности SFINCSS-99, показал, что присутствие женщины в «экипаже» может вызвать нежелательные эмоциональные напряжения внутри него. «Основной инстинкт» не в состоянии отменить даже такая требующая максимальной психологической концентрации задача, как полет на Марс. Поэтому в России стараются максимально исключить данный инстинкт из отношений между участниками экспериментов в «бочке».

США – совсем другое дело. Там считают, что присутствие женщин на борту межпланетных комплексов и в составе экспедиций на другие планеты, обязательно. Во-первых, это проявление уважения к правам женщин на выбор любой профессии, во-вторых, признание того, что женщина может не хуже мужчины справиться с задачей исследования и освоения космоса, а в-третьих, если уж мы действительно думаем о колонизации Марса, то как мы это сделаем без женщин?

Среди шести участников HI-SEAS есть три женщины, причем одна из них – канадка Марта Ленио, имеющая степень доктора в области фотовольтаики (преобразования солнечной энергии в электрическую), является командиром «экипажа».

А где же Россия?

Это – более, чем обоснованный вопрос. Вспомним вывод, на который я просил обратить особое внимание: у России есть уникальный, самый богатый в мире опыт, как в области исследования психофизиологических аспектов космических миссий, так и в проведении соответствующих экспериментов. Разве не логично было бы увидеть среди участников эксперимента российских специалистов? Тем более, что ИМБП всегда приглашает представителей разных стран, в том числе и США, либо войти в «экипаж», либо присоединиться к исследовательской команде, отслеживающей и изучающей результаты эксперимента в изоляции.

Причем, участие американцев в особенности интересно и желательно. С одной стороны пилотируемые космические программы США и РФ находятся примерно в одной «весовой категории». А с другой: разве Россия и Америка не давние партнеры в космосе, вместе построившие и успешно эксплуатирующие МКС?

Если так, то и дальше – только «взявшись за руки»?

Увы, никакого приглашения принять участие в эксперименте на Гавайях ИМБП не получил. Более того, НАСА даже не поставило институт в известность о своих планах его провести.

«А что удивительного? – горько усмехнулся один из сотрудников ИМБП. – Как можно иметь с нами дело, если мы устами одного из членов правительства предложили американцам отправлять своих астронавтов в космос с помощью батутов?».

Но в батутах ли дело?

В них, конечно, тоже. Трудно рассчитывать на долговременное сотрудничество в космосе со страной, которая может использовать свои технические козыри, чтобы поставить под угрозу совместный проект, или сильно осложнить в нем участие другой стороны.

Но это еще куда ни шло. Обиды и недопонимания возникают порой даже между самыми близкими партнерами. «Подулись» друг на друга, потом поговорили по душам и снова за совместную работу. Ведь общность интересов и практическая необходимость сильнее эмоций.

Однако, в неприглашении российских специалистов принять участие в HI-SEAS просматривается другая, куда более тревожная причина. Россия более НЕИНТЕРЕСНА для Соединенных Штатов, как космический партнер. США нацелились в дальний космос, российские же космические амбиции уперлись в лунный «потолок», до которого американцы дотянулись почти полвека назад и который более не интересен им, как очередной рубеж в исследовании и освоении космического пространства. И это не считая того, что основу российской космонавтики, включая реальный технологический задел, до сих пор составляет советское «наследство», из которого США и их западные партнеры уже взяли все, что им было нужно.

Можно, конечно, махнуть рукой и сказать: «Да что нам американцы? Свет что ли клином на них сошелся? Вон есть Индия, Китай, Бразилия. С ними будем сотрудничать». Это, конечно, успокоительная мысль. Но неужели спортсмен, считающий себя атлетом мирового уровня, удовлетворится тем, что вместо международных чемпионатов, куда его не приглашают по причине утраты формы, он будет теперь выступать на детских и юношеских играх?

Интерес, который Россия может представлять для передовых космических держав, важен не сам по себе, а как индикатор технологической и научно-технической мощи ее космической отрасли.  По нему во многом можно судить о том, действительно ли движется вперед российская космонавтика, или продолжает «закисать» под несвежим соусом идей о создании очередной околоземной станции или фактическом повторении американской лунной программы «Аполлон».

Юрий Караш