5 декабря небо над мысом Канаверал, где расположен Космический центр имени Кеннеди, было в очередной раз разорвано громом ракетных двигателей. Впрочем, за более, чем полувековую историю существования этого американского космодрома, подобное случалось настолько часто, что флоридская лазурь над ним, кажется уже просто не «зарастает». А может быть, кто-то просто сделал в ней застежку-молнию, которую открывает невидимой рукой всякий раз, когда очередная грохочущая «игла» прорывается сквозь воздушное одеяло, чтобы подарить землянам еще одну звездочку, проплывающую по ночному небосклону?

Когда оказываешься в том месте, где реальность соприкасается с фантастикой, легко перейти грань, их разделяющую, и дать волю своему воображению, где самое невероятное обретает такие же осязаемые формы, как ракета или спрятанный под ее обтекателем космический корабль. Именно о них и пойдет речь в этой статье.

«Говорите тише»

Просьба, содержащаяся в названии известной мелодии из фильма «Крестный отец», оказывается, применима не только к людям. На орбиту отправился космический корабль США «Орион». Его вынесла на орбиту «Дельта-4 Тяжелая» – самый мощный носитель из находящихся ныне в эксплуатации. Ее грузоподъемность на низкую земную орбиту достигает 26 тонн. И она оказалась на удивление «тихой».

В 1997 году мне пришлось провожать в космос шаттл «Атлантис». Через несколько секунд после старта гром от его твердотопливных ускорителей (или, если на профессиональном жаргоне, «пороховиков») был такой, что, казалось, он резонирует где-то внутри тебя. Поэтому когда «Тяжелая» окунулась в дым и пламя, раскрасившими ее стартовую площадку, барабанные перепонки невольно сжались в ожидании сильного звукового удара.

Но их ждал приятный сюрприз. У «Дельты» нет грубиянов-«пороховиков», а есть только «интеллигентные» жидкостные ракетные двигатели (ЖРД), которыми она тактично погромыхивала, постепенно превращаясь в дымчатую огневую точку за серыми рваными облаками.

Правда, свои следующие рейсы «Орион» будет осуществлять под куда более громкий «аккомпанимент». Его будет выводить на орбиту создаваемый сейчас в Америке новый сверхмощный носитель SLS, у которого в добавлении к ЖРД будут еще два «пороховика». К слову сказать, самым громким искусственно созданным звуком после того, который производит ядерный взрыв, считается грохот двигателей «аполлоновского» носителя «Сатурн-5». Его слышали жители Нью-Йорка, находящегося от мыса Канаверал в 1,5 тысячах километров, а в радиусе 10 километров от места старта вылетали стекла.

Казалось бы, велико дело – полетел в космос очередной корабль, тем более в автоматическом, беспилотном режиме. Сколько его собратьев уже летало в космос? Советские «Востоки», «Восходы», «Союзы» (последний эксплуатируется до сих пор), «Меркурии», «Джемини», «Аполлоны», шаттлы… К этой компании добавился теперь и китайский «Шеньчжоу». Все они, в общей сложности, совершили более четверти тысячи полетов за пределы атмосферы.

Первый среди равных

И, тем не менее, этот старт – особенный. Начнем с главного: это первый в мире корабль, спроектированный под дальнекосмические миссии, за пределы лунной орбиты. Не путайте с «Аполлонами». Те летали только до Луны и вокруг нее. Этот рассчитан на полеты до Марса и обратно.

В чем разница? Во-первых, «дальнекосмический» корабль в ходе длящихся год и более межпланетных миссий будет подвергаться за пределами радиационных поясов Ван Аллена, окружающих Землю, куда большему воздействию космической радиации, чем околоземные «Союзы», шаттлы или даже «Аполлоны». Последние, хоть и выходили за пределы этих поясов, но максимум недели на полторы. Значит, «Орион» должен будет эффективно защищать экипаж и приборы от не смягченных магнитосферой нашей планеты жестких лучей.

Во-вторых, скорость входа в плотные слои атмосферы у корабля, возвращающегося с Марса, будет заметно выше, чем у околоземного или даже лунного. То есть, «тереться» об эти слои и, соответственно, разогреваться он будет куда больше. Поэтому его необходимо снабдить эффективной теплозащитой, помощнее той, которая есть у его околоземных «коллег»-кораблей.

Самый большой из предшественников «Ориона», построенных по классической схеме (одноразовый носитель – спускаемый аппарат – парашют), – это, конечно, «Аполлон». Диаметр его возвращаемой капсулы достигал 3,7 метра (у «Союза» этот показатель составляет 2,2 метра). При этом «Аполлон» был рассчитан на экипаж из трех человек. Рассматривался, правда, аварийно-спасательный вариант «Аполлона» с компоновкой кресел астронавтов по принципу «сельди в бочке», рассчитанный на 5 человек, но он никогда не был реализован.

Диаметр спускаемого аппарата «Ориона» составляет 5 метров, а взять на борт новый корабль сможет от 4 до 6 человек. Обитаемый объем нового корабля почти в два раза больше, чем у «Аполлона». Кроме того, внутри него есть необходимое пространство, чтобы разместить там воду и пищу для астронавтов в автономных полетах продолжительностью до трех недель.

Речь, как не трудно догадаться, идет о миссиях «Ориона» не в составе крупного пилотируемого комплекса, а о тех, когда он будет летать «сам по себе». Если же в составе комплекса в ходе дальнекосмических миссий, то системы нового корабля будут сертифицированы на сохранение работоспособного состояния в течение, как минимум двух лет. У «Союза» этот показатель составляет 6 месяцев, хотя рассматривалась возможность увеличить его до одного года.

На «экзамен» налегке

Разумеется, отправившийся в свой первый полет «Орион» отличался от своих будущих «близнецов», которым суждено понести астронавтов в дальний космос, не только тем, что покрутился вокруг Земли в автоматическом режиме. Он сделал это «налегке».

В кабине корабля не было кресел, компьютерных экранов и системы жизнеобеспечения. Система аварийного спасения (САС) хоть и была установлена на «Орионе» в виде иглы с «юбочкой»-двигателями, венчающей нос ракеты, но тем не менее реальных двигателей не имела.

То же самое можно сказать и про служебный модуль, расположенный прямо под спускаемым конусовидным аппаратом в виде короткого цилиндра меньшего диаметра, где должно размещаться топливо, а также запасы воды и воздуха для экипажа. Внутри него находились лишь самые основные системы, а так он в основном представлял из себя полноразмерный, хоть и действующий макет данного сегмента «Ориона».

Но «мозги» у «Ориона» были отнюдь не макетными. Его система обработки и передачи данных Ethernet делает это в тысячу раз быстрее, чем аналогичная система на борту МКС.

Испытание испытанием, но не гонять же самый совершенный в мире космический корабль, да еще и на самой мощной в мире ракете совсем порожняком! Поэтому кабина «Ориона» была заполнена всякой веселой мелочью типа игрушек, сувениров, частиц лунной пыли, а также нарукавных нашивок со скафандров Салли Райд – первой американки, слетавшей в космос, и капитана Джеймса Кирка – голливудского персонажа из сериала Star Trek в исполнении Уильяма Шатнера.

Из чего состоял «экзамен»

Он продолжался в общей сложности четыре с половиной часа. В ходе него «Орион» совершил два витка вокруг Земли. Хоть новый корабль и не предназначен для миссий к МКС, первый раз он «крутнулся» вокруг нашей планеты так раз на высоте полета станции, или около 400 километров. А вот свой второй виток «Орион» сделал уже на высоте почти 6 тысяч километров.

На этой отметке 1200 датчиков внутри корабля отслеживали то, как его системы выдерживают повышенную внешнюю радиацию. Но главное испытание было впереди.

Обычные околоземные корабли входят в плотные слои атмосферы со скоростью немного меньше первой космической, составляющей 28 500 километров в час. Что касается «Ориона», то он сделал это на скорости 32 тысячи километров в час (в 30 раз быстрее скорости звука). Много? «Аполлонов» бы эта цифра не впечатлила. Возвращаясь с Луны, они входили в атмосферу на скорости на 16% больше «орионовской».

Но не будем забывать, что для «Ориона» это все-таки были «учения», а не реальный «бой». В атмосфере он разогрелся до 2 200 градусов по Цельсию, что в два раза выше температуры плавления стали. Однако, это «цветочки» по сравнению с тем, что «Ориону» придется пережить при возвращении с Марса, когда он «окунется» в воздушную среду Земли на скорости почти 54 тысячи километров в час.

Тогда температура на его поверхности превысит 3 тысячи градусов Цельсия. А насколько это горячо? Чтобы ответить на этот вопрос, представьте себе, что температура на поверхности Солнца даже в два раза не превышает эту, достигая «лишь» 5 700 градусов Цельсия. Защищать «Орион» от подобного апокалипсиса будет разработанное НАСА специальное термозащитное покрытие под названием Avcoat, представляющее собой комбинацию фибергласса и высокотехнологичного пластика. В своей менее «продвинутой» форме покрытие уже прошло «апробацию» на «Аполлонах».

Прямо в яблочко

Возвращаясь, «Орион» сильно нажал на «тормоза». Всего за 11 минут он сбросил скорость с 32 тысяч до 30-ти километров в час. Перегрузка, которую при этом испытал бы экипаж, находись он внутри корабля, достигла 8-8,2 G. Для сравнения: экипажи «Союзов» подвергаются вдвое меньшей перегрузке, правда в том случае если советско/российский ветеран околоземных трасс возвращается в управляемом, а не в баллистическом режиме.

Если второе, то перегрузка будет не меньше, чем в первом полете «Ориона». Видимо, его создатели посчитали, что для дебютной миссии корабля вполне достаточно и простого баллистического спуска.

Тормозили «Орион» в общей сложности 11 последовательно раскрывавшихся и затем отделявшихся парашютов, за исключением трех самых главных, на которых капсула и коснулась воды в 442-х километрах к западу от Калифорнии. Кстати, «Орион» совершит мягкую посадку даже в том случае, если один из этих трех парашютов не сработает.

Вниманию охотников за редкостями: у вас есть шанс стать обладателем уникального парашюта с «Ориона» (если вы его, конечно, найдете в Тихом океане), ибо НАСА достало из воды только два парашюта из восьми отделившихся.

Приводнился «Орион» всего в полутора милях (примерно 2,5 километра) от заданного места посадки. Подняли его из воды по-особому. Если «Меркурии», «Джемини» и даже «Аполлоны» вытаскивали из волн краном, как попавших на удочку карасей, то новый корабль – методом докования. К нему подошло специальное судно, слегка увеличило осадку так, что часть его кормы оказалась под водой, затем подвело эту часть под «Орион», а после снова «всплыло». Вот так спускаемый аппарат и оказался на «суше», а точнее – в сухом доке корабля.

Где качество, там и цена

Обошелся НАСА этот полет в 370 миллионов долларов, а всего на разработку «Ориона», включая его первый испытательный полет, НАСА потратило 9 миллиардов. Для сравнения: примерно столько же было израсходовано за семь лет работ по созданию станции «Фридом» – предтечи МКС. Правда, было это во второй половине 1980-х годов, когда доллар стоил заметно больше, чем сейчас, и, при этом, все, что смогло предъявить НАСА налогоплательщикам – это десятки килограммов проектно-конструкторской документации.

Следующий полет «Ориона», также в автоматическом режиме, запланирован на 2017-18 годы. Выведет его на орбиту новый носитель SLS. А третий полет, намеченный на 2021 год, будет уже с экипажем. К тому времени расходы НАСА на «Орион» достигнут 19-22 миллиардов долларов.

Созданный по Гегелю

Одной из главных особенностей нового корабля, подчеркнул глава НАСА Чарльз Болден, является то, что в нем заложена возможность к постоянному развитию и совершенствованию. Прежние корабли НАСА были не такими – их конструкция была «раз и навсегда». Какие-то изменения, основанные на опыте эксплуатации, конечно, вносились, но они не носили принципиального характера.

Впрочем, в этом смысле «Орион» отнюдь не пионер. Первым кораблем, в конструкторскую философию, которого, была заложена гегелевская диалектика, стал советско/российский «Союз». Совершивший свой первый полет почти полвека тому назад, в 1967 году, он был подвергнут бесчисленному количеству модификаций, повысивших его надежность, немного – грузоподъемность, а также облегчивших его пилотирование и эксплуатацию. Правда, на «выходе», с точки зрения возможностей, получился практически все тот же «старый, добрый» «Союз», разработка которого началась еще при Королеве, но, наверное, это все же лучше, чем ничего.

Зачем это нужно США?

Многие комментаторы, в том числе российские, среди причин создания «Ориона» ставят на первое место стремление США обрести независимость от России в области пилотируемых полетов.

Но для Америки это была бы слишком мелкая цель, отнюдь не оправдывающая почти 10 миллиардов долларов, потраченных из госбюджета на «Орион». Действительно, к чему такие расходы, к чему баталии на Капитолийском холме на тему «стоит-не стоит» строить корабль для дальнего космоса, когда частные аэрокосмические компании SpaceX, «Боинг» и «Сьерра Невада» уже почти вплотную подошли к решению задачи доставлять американских астронавтов на МКС на американских кораблях?

Главная политическая цель, преследуемая «Орионом», – показать, что Америка, несмотря на свои нынешние экономические и внешнеполитические неурядицы, отнюдь не намерена сдавать свои позиции мирового лидера. А глобальное лидерство в современном мире немыслимо без сохранения ведущих позиций в области науки и техники. Космическая деятельность, ориентированная на радикально новые рубежи, с одной стороны развивает, а с другой, демонстрирует этот научно-технический потенциал.

Намерение построить новый корабль на смену шаттлу высказывал еще президент Джорджем Буш-младший в 2004 году. Многое изменилось с тех пор. Была закрыта, в общем-то, ненужная программа Буша-младшего «возвращения на Луну». Президент Барак Обама провозгласил курс Америки на Марс. Но проект корабля «Орион» выжил, перекинув мост преемственности между программами Буша-младшего и Обамы, показав таким образом волю и решимость нации и ее правительства довести начатое, пусть даже самое сложное и дорогостоящее дело до некоего логического, хоть и промежуточного финала.

А как Россия?

Ведущий телеканала РБК, говоря об «Орионе», спросил, не осталось ли в этой ситуации России только «посыпать голову пеплом и опустить глаза долу»? Почему? Не обязательно. Можно пригрозить американцам «батутом» или сказать с хвастливо-вызывающими интонациями в голосе: «Да чего там они со своими марсианскими планами, когда без России даже до станции добраться не могут!»

Еще можно пригрозить оставить без РД-180 (догрозились – Конгресс принял решение запретить дальнейшую закупку, как этих, так и других российских ракетных двигателей, создав, тем самым, стимул у американской космической индустрии создавать новые двигатели и оставив НПО «Энергомаш» без главного источника существования). Ну и что? Все равно «куда там Америке до России», если промышленность США «не в состоянии» создать двигатели лучше советских, даже если те были разработаны более 40 лет назад, тогда же изготовлены и все последующее время пролежали на складе (намек на «Антарес» с НК-33).

А можно поступить так, как президент Джон Кеннеди полвека назад, когда Америка оказалась в сфере космической деятельности примерно в такой же ситуации, как Россия сегодня. Он сказал: «Мы решили отправиться в этом десятилетии на Луну, а также сделать ряд других вещей не потому, что это легко, а потому что трудно, потому что стремление к этой цели поможет нам организовать и максимально использовать наши энергию и умение, потому что это вызов, который мы согласны принять, причем, принять немедленно и намерены ответить победой, как на него, как и на другие вызовы».

В результате родился «Аполлон». Но нет, увы, в России президента Кеннеди, да и многие россияне, похоже, вполне находят удовлетворение в том, чтобы под грохот «Булавы» называть американцев «пиндосами» (кстати, я так и не понял, что это слово означает, но почему-то его используют всякий раз, когда хотят задеть американцев), вместо того, чтобы бросить Новому Свету вызов в области мирного исследования и освоения космоса.

Как вызвать симпатию человечества

Этим, кстати, очень озабочены сейчас лидеры России. Действительно, в глазах значительной части населения планеты Россия и «оттяпала» Крым у Украины. Ну, еще «по мелочи» – побрякивание стратегическим оружием, поддержка режима Башара Асада в Сирии, истинные или мнимые угрозы бывшим советским республикам и сателлитам, включая те, которые вошли в состав НАТО и Евросоюза и т. д.

На мысе Канаверал я провожал в космос «Дельту» с «Орионом». На старте присутствовали 27 тысяч человек, представляющих почти все страны мира. И я хорошо помню их реакцию, когда ракета оторвалась от Земли и пошла ввысь. Это была совершенно неподдельная радость и, может быть, даже счастье.

Никто не думал о том, что этим стартом Америка укрепляет свое мировое или космическое лидерство. Может, потом такие мысли и пришли, но в тот момент в душах людей возникло и навсегда оставило свой след благодарное чувство, что запуск этот был ОТ ИМЕНИ И ВО БЛАГО ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.

Для того, чтобы вызвать симпатию к стране, не обязательно позиционировать ее в качестве противовеса «мировому империализму» или представлять в качестве последнего барьера на пути «мирового зла». Вполне достаточно запустить в космические дали новый корабль, который унес бы с собой частицу души каждого из нас.

Это хорошо понимали лидеры СССР, когда весьма эффективно апеллировали советскими космическими достижения к сердцам «всего прогрессивного человечества». Советского Союза уже давно нет, но достижения эти и сейчас продолжают работать на имидж России. Вот совсем недавнее доказательство.

7 декабря журнал Forbes опубликовал статью под характерным названием: «В экономике Россия прострелила собственные ноги». В этом весьма критическом о положении дел в России материале, она, тем не менее, была названа «страной, которая дала вам семейство ракет-носителей “Союз”», а русские – «парнями, которые с трудом выживают на продаже природных ресурсов», но которые при этом «помогают Международной космической станции летать вокруг Земли на скорости 17 000 миль в час». Никаких других достижений России в этой статье упомянуто не было.

Но, похоже, политической, имиджмейкеровской роли космонавтики совсем не понимают руководители современной России, аппелирующие прежде всего к чувствам тех людей, которые по разным причинам недовольны внешней политикой США.

Следует помнить, что на «прогрессивное человечество» куда большее впечатление произведут конструктивные научно-технические достижения глобального характера, чем постоянная критика в адрес американских «гегемонистов», исходящая к тому же от страны, действия которой на международной арене нередко также воспринимаются, как проявление гегемонизма и империализма.

Юрий Караш

МКС (участвуем – не участвуем после 2020 года), «чисто российская» высокоширотная станция, борьба с астероидами, космическим мусором, окололунная станция, лунная база, «пилотируемый транспортный корабль», «транспортно-энергетический модуль», космодром «Восточный», да много чего еще… Что это: «планов громадье» Маяковского или «много шума из ничего» Шекспира?

Увы, похоже, что название известной комедии «великого барда» в большей степени объясняют ситуацию в российской космонавтике, чем строки из стихотворения «певца революции». Только ситуация эта отнюдь не комедийная, а скорее напоминает трагедию. Чтобы понять почему, нужно обратиться к прошлому. В нем мы увидим три корня зарождения и победоносного развития советской космонавтики, а заодно попытаемся ответить на вопрос: есть ли они сейчас у космической отрасли современной России?

Первый корень: военные «родители» гражданских ракет и кораблей

Это – альфа и омега советской/российской космонавтики. Она выросла из ракетной программы СССР. Знаменитая Р-7, или «семерка», ставшая прототипом не менее знаменитой ракеты-носителя «Союз», была ничем иным, как баллистической ракетой, а некоторые долговременные орбитальные станции (ДОС) типа «Салют» были на самом деле «Алмазами», разработанными и построенными для решения оборонных задач.

Но дело не только в военном характере гражданской космической техники СССР. Разрабатывалась и производилась она конструкторскими бюро и предприятиями входившими в систему оборонного комплекса, который был подведомственен с одной стороны Военно-промышленной комиссии Совмина, а с другой – Министерству обороны бывшего Советского Союза. Многие технологии, использованные в гражданской космической программе, либо напрямую пришли в нее из военной техники, либо были субпродуктами военных разработок.

Аналогичная ситуация наблюдалась и в США, но только лишь отчасти. Первые пилотируемые полеты там были осуществлены на модифицированных баллистических ракетах типа «Редстоун», «Атлас» и «Титан». Однако, крупнейшие космические проекты США: «Аполлон» и Международная космическая станция (включая ее предтечу, так и не родившуюся «Фридом») с самого начала создавались, как чисто гражданские. В качестве универсального космического транспортного средства для решения в основном мирных задач появился на свет «Спейс Шаттл» (хотя и рассматривался вариант его использования в качестве космического бомбардировщика). Более того, реализацией этих и других проектов невоенного характера руководило гражданское ведомство – НАСА.

Второй корень: космические рычаги большой политики

В 1960-е годы Советский Союз находился не в лучшей экономической «форме». Необходимость достижения военно-стратегического паритета с США, а в более широком смысле этого слова – со всем блоком НАТО, забирало много ресурсов, в том числе и тех, которые должны были бы поднимать уровень жизни советских людей, укрепляя их веру в «историческую» правильность курса партии и правительства.

В этих условиях многие представители высшего генералитета СССР высказывали недовольство по поводу «ненужного» отвлечения сил и средств оборонных промышленных и конструкторских организаций на решение задач в области мирного исследования и освоения космоса. И, тем не менее, высокие военные чины вынуждены были, скрепя зубы, заниматься бесцельной, по их мнению, гражданской космической деятельностью.

Почему? Да потому, что Кремль решал с помощью космонавтики куда более важные и глобальные для СССР задачи, чем изучение внеземного пространства. С одной стороны космические победы создавали имидж научно-технического лидерства Советского Союза. Это, естественно, укрепляло аргументы советской пропаганды, состоявшие в том, что лишь социалистическая система, основанная на марксистко-ленинских идеях, способна создать условия для невиданного расцвета науки и техники.

С другой стороны, достижения СССР в космосе действительно косвенно свидетельствовали о развитии в Советском Союзе ракетно-космического вооружения, способного решать стратегические задачи глобального масштаба. И Кремль активно пользовался данным свидетельством, причем в такой степени, что политика СССР в 1960-е годы получила на Западе широко распространенное, хоть и неофициальное название «дипломатия спутника».

Третий корень: если дорога, то лишь непроторенная, если медаль, то только золотая

Важнейшей отличительной чертой советской космонавтики конца 1950-х и всех 1960-х годов было то, что она решала абсолютно новаторские задачи в сфере космической деятельности и более того, была нацелена на то, чтобы решить их первой. Поэтому достижения космической отрасли СССР в тот период времени и назывались космическими победами.

Это, как в спорте: побеждает лишь тот, кто оказался впереди соперников по времени, очкам или килограммам. Как только стало очевидно, что советские космонавты в любом случае будут на Луне вторыми после американцев, Кремль потерял интерес к продолжению лунной пилотируемой программы СССР, что и привело к ее закрытию. Вместо этого усилия отрасли были сосредоточены на другом новаторском направлении, где Советский Союз имел неплохие шансы захватить лидерство – создание и эксплуатация ДОСов.

Кстати, о ДОСах. Несмотря на то, что в 1970-е и 1980-е годы бесконечные витки «Салютов» и «Мира» вокруг Земли свидетельствовали не столько о прогрессе, сколько о застое в области советской науки и техники, нужно помнить, что изначально создание орбитальных станций преследовало отнюдь не «застойную» цель. Эксплуатация ДОСов была призвана помочь СССР накопить бесценный опыт для подготовки и осуществления марсианской экспедиции. По замыслу руководителей страны и космической отрасли Советский Союз должен был осуществить ее первым в мире, взяв, таким образом, реванш у США за поражение в лунной гонке.

Был еще в 1980-е годы пассионарный всплеск советской космонавтики в виде проекта «Энергия-Буран», однако его можно рассматривать скорее, как эксперимент, который должен был показать всему миру, что космической отрасли СССР по плечу задачи не меньшего масштаба, чем американской.

И все же, несмотря на общую стагнацию советской космонавтики в последние два десятилетия существования Советского Союза, Кремль продолжал достаточно серьезно поддерживать ее. Причина все та же – увеличение, как продолжительности орбитальных экспедиций, так и количества пристыкованных к станциям модулей, худо-бедно но все же говорило о том, что наука и техника СССР, по крайней мере, не перешла из фазы стагнации в фазу деградации.

Без корней не цвести и не жить

А теперь давайте посмотрим, сохранились ли у российской космонавтики эти три корня, которым она обязана своим зарождением и расцветом?

Программа развития российского оборонного комплекса не предусматривает создания таких типов вооружений, от которых, как в конце 1950-х и в 1960-е годы могли бы «отпочковаться» космические технологии и техника для решения крупномасштабных задач – на этот раз за пределами околоземного пространства. Если простыми словами, то ничего такого, что могло бы лечь в основу, предположим, марсианской экспедиции, в рамках российского оборонного комплекса не разрабатывается. А все, что рядом с Землей представляет собой тиражирование того же самого застоя, под каким бы псевдо-свежим соусом типа «высокоширотной станции» это не преподносилось. Таким образом, этот корень российской космонавтики явно «засох».

Авторитет и престиж государства? Нынешняя верховная власть России предпочитает укреплять их с помощью спортивных соревнований глобального масштаба типа олимпиады или чемпионата мира по футболу, патрульными полетами российских стратегических бомбардировщиков вдоль западных границ или же запусками новых типов стратегических ракет. Значит, корень под названием «космонавтика – рычаг “большой политики”» тоже неживой.

Громкие космические победы на непроторенных космических тропах? Увы, нет в России Королевых, которые могли бы их одержать, а если потенциально и есть, то равнодушное отношение власти к космонавтике, маскируемое увеличением бюджета Роскосмоса, не позволит им сделать для страны и ее космической отрасли то, что в свое время Сергей Павлович сделал для советской космонавтики и СССР в целом. Все рассматриваемые в настоящее время властью амбициозные перспективные проекты предлагают ходьбу по уже проложенным и истоптанным дорогам – либо СССР/Россией либо Америкой. Таким образом, и этот корень отсутствует.

Где нет стратегии, там хаос

Вот, что сказал в недавнем интервью «Российской газете» вице-президент Объединенной ракетно-космической корпорации (ОРКК) Виталий Лопота. «У нас есть Закон “О космической деятельности”. Есть и другой документ, принятый в 2013 году. Это – “Основы государственной политики Российской Федерации в области космической деятельности на период до 2030 года и на дальнейшую перспективу”. Но стратегия в этих документах не прописана», – подчеркнул он.

Это не удивительно. Ведь если космонавтика никак не врастает корнями в стратегию национального развития страны (за исключением отдельных «корешков» типа ГЛОНАСС и ряда околоземных спутников, решающих чисто прикладные задачи), то стратегической цели у нее естественно не будет. А без такой цели можно предлагать все, что угодно, делая, по рецепту Шекспира, много шума из ничего в надежде, что шум этот будет воспринят властью и обществом, как «кипение мысли» российских космических чиновников и их руководителей.

Но можно ли в современных российских условиях поставить цель, достойную истинных, а не назначенных продолжателей дела Королева? Спросим об этом Лопоту. «Если говорить о приоритетах в полетах к ближним относительно Земли небесным телам Солнечной системы, то предпочтение следует отдать Марсу. Это та максимальная задача, которую мы можем решить на том уровне энергетики и технологий, которые у нас есть», – отметил он.

У космической отрасли нынешней России нет тех трех корней, которые питали «дерево» советской космонавтики. Однако, если продолжать использовать аналогии из растительного мира, то бывает, что черенок, воткнутый в почву, может пустить корни и вырасти в настоящее дерево (а таких «черенков» в виде советского технологического наследия еще немало сохранилось в российской космонавтике). Но для этого почва должна быть достаточно плодородной.

Ее «плодородие» – это истинная, а не показная заинтересованность Кремля в космонавтике, намерение сделать данную отрасль инструментом «большой политики», попутно придав ей функции одного из локомотивов развития науки и техники России. Но это возможно лишь в том случае, если отрасль пойдет по нехоженным тропам в космосе.

Повторение, пусть даже в несколько больших масштабах того, что уже было сделано Советским Союзом/Россией или другим государством, не приведет к созданию принципиально новых технологий, не будет ни отражением ни стимуляцией научно-технической мощи России, а,  следовательно, не вызовет интереса ни у верховной власти страны, ни у общества. Без этого интереса российская космонавтика будет обречена на дальнейшую стагнацию, которая рано или поздно приведет к ее вырождению.

Юрий Караш

В сентябре 2009 года, в интервью «Независимой газете» относительно планов России построить новый космодром «Восточный» на Дальнем Востоке (См. НГ: «Россия растранжирит деньги в околоземном пространстве»), я сказал: «Это не что иное, как зарывание бюджетных денег, которое породит коррупцию и воровство».

Видимо, во многом по причине огромных возможностей по незаконному личному обогащению работы по строительству космодрома все-таки начались. Но не даром, говорили древние римляне, sunt certi denique fines – всему, наконец, есть предел. И воровству тоже. Это стало очевидно через 5 лет после того интервью.

Буквально несколько дней назад российские СМИ сообщили о задержании нескольких ключевых фигур, участвовавших в строительстве «Восточного». По сообщению газеты «Известия», был заключен под стражу главный инженер проекта по оснащению космодрома «Восточный» Сергей Островский. Данный арест был произведен в рамках следствия о хищениях бюджетных средств, выделенных на проектирование и строительство космодрома.

Но это лишь верхушка айсберга. Расследование воровства при строительстве «Восточного» началось двумя месяцами ранее, в конце сентября 2014 года. Тогда Следственный комитет РФ (СКР) возбудил сразу два уголовных дела о хищениях бюджетных средств, выделенных на строительство космодрома Восточный. В основу дела легли материалы, собранные ФСБ и Счетной палатой.

«Дочки» – подельницы

В октябре, как утверждает «Известия», сотрудники ФСБ и СКР совместно провели обыски по делу в офисах Федерального космического агентства, «Дальспецстроя» и ОАО «Ипромашпром» – дочерней структуры Роскосмоса. В рамках следствия были арестованы бывший глава «Дальспецстроя» Юрий Хризман и бывший главный бухгалтер этой организации Сергей Ашихмин. Им были предъявлены обвинения по ч. 4 ст. 160 УК РФ – это присвоение, либо растрата, совершенные в составе преступной группы В ОСОБО КРУПНОМ РАЗМЕРЕ.

Правда, это лишь начало. Как сообщил «Известиям» источник в Роскосмосе, следователи проверяют все фирмы, которые участвовали в проектировании «Восточного». Правоохранители пытаются отыскать случаи фиктивных контрактов с не менее фиктивными организациями, существующими только на бумаге.

Использование «дочек» для воровства бюджетных средств, выделенных на космическую деятельность, было успешно обкатано на проекте ГЛОНАСС. Как отмечают «Известия», «задействование цепочек подставных организаций – самый распространенный способ освоения бюджетных средств, выделяемых на проектные и исследовательские работы». В 2014 году суды уже вынесли ряд приговоров по таким делам, самое громкое из них – не трудно догадаться – было связано с ГЛОНАСС.

Так «Синертек» – «дочка» ОАО «Российские космические системы» и EADS Astrium постоянно привлекала к выполнению работ на средства Федеральной целевой программы ГЛОНАСС третьи компании. Одна из них была «Центр научных исследований и испытаний электронных компонентов» (ЦНИИЭК). Однако, как следует из текста приговора Мещанского суда, данный договор был фикцией, ибо ЦНИИЭК в принципе не мог сделать работу, которая была ему якобы поручена. В итоге проект был выполнен чисто виртуально, а «исполнители» получили 3,4 миллиона рублей, которыми они впоследствии поделились с заказчиками.

Совпадение, или тень Сердюкова над «Восточным»?

Если у России есть неприкрытый враг – государство, желающее уничтожить ее вооруженные силы – то оно давно уже должно было бы сделать бывшего министра обороны РФ Анатолия Сердюкова своим почетным гражданином, обеспечив его попутно пожизненным содержанием. Такой ущерб нанес Сердюков обороноспособности России путем коррупции и неприкрытого воровства.

Совпадением ли стало то, что уже упомянутый Сергей Островский был сотрудником 31-го Государственного проектного института специального строительства (ГПИСС), который получил широкую огласку в 2013 году в рамках расследования дела бывшей высокопоставленной военной чиновницы Евгении Васильевой – протеже Сердюкова?

Напомним, что Васильева была и остается одной из главных фигуранток дела о многомиллиардных хищениях бюджетных средств через холдинг «Оборонсервис». Чиновница обвиняется, также в том, что организовала продажу 100% акций ГПИСС по искусственно заниженным ценам двум компаниям: подконтрольной ей «Вита Проджект» и «Сосновоборэлектромонтаж». Впрочем, после начала следствия по делу ГПИСС новые собственники этой организации вернули ее в собственность государства.

Кому он нужен, этот «Восточный»?

Решение о строительстве нового космодрома, которому предстояло сменить Байконур в качестве главной космической гавани России, было принято в 2007 году. Эксперты, продвигавшие и отстаивавшие эту идею (если не думать, что они делали это в надежде получить свою долю от гарантированного «распила» средств при строительстве «Восточного»), обосновывали ее двумя главными обстоятельствами.

Первое – необходимость обрести независимость от Казахстана в области космической деятельности. Действительно, всем известно, что после неудачных стартов «Протонов», Астана вводила мораторий на запуски этих главных «добытчиков» коммерческих средств для российской космической программы. Мораторий снимался лишь после установления причин аварии и разработке мер по предотвращению ее повторения. Причина – высокотоксичное топливо, которое попадает в окружающую среду Казахстана при авариях «Протонов». Кроме того, Казахстан не оставил попыток поднять арендную плату за Байконур, которая в настоящее время составляет 115 миллионов долларов.

Второе обстоятельство – сделать «Восточный» своего рода стимулятором научно-технического и экономического развития всего дальневосточного региона, способствовать подъему его высокотехнологичной промышленности и усилить интерес высококвалифицированных молодежных кадров к жизни и работе в этом удаленном уголке России.

Надуманный характер этих обстоятельств был очевиден с самого начала. Во-первых, моратории на запуски «Протонов» после их аварий предусматриваются российско-казахстанским соглашением по «Байконуру». Во-вторых, если Казахстан будет по-прежнему возглавляться трезвомыслящими политиками, то он никогда не создаст для России условий, при которых она будет вынуждена покинуть этот космодром. Дело в том, что инфраструктура Байконура рассчитана на работу только с российской ракетно-космической техникой. Уйдет оттуда Россия – ее место на космодроме не сможет занять ни одна космическая держава без кардинальной перестройки данного стартового комплекса, а это не выгодно, ибо у всех таких держав есть свои космические гавани. Таким образом, без России Байконур вскоре превратится в «зону», описанную в романе братьев Стругацких «Пикник на обочине», а Казахстан лишится столь важного и престижного в современном мире статуса космической державы.

Стимулировать… застой?

Аргумент в пользу строительства «Восточного», как стимулятора научно-технического и экономического развития дальневосточного региона тоже ничего, кроме удивления вызвать не может. Ведь даже если предположить, что самые смелые идеи относительно перемещения значительной части ракетно-космической промышленности на Дальний Восток (чтобы не нужно было возить на «Восточный» спутники, корабли и блоки ракет-носителей) осуществятся – что будет разрабатывать и выпускать эта «перемещенная» промышленность?

Модифицированные «Союзы», «Протоны», или в лучшем случае ракету-носитель «Ангара», которая разрабатывается уже 20 лет, но которая пока совершила лишь один полет в своем «эмбриональном» (легком) варианте? Другими словами, все сведется в основном к воспроизводству технологий полувековой давности, пусть немного и «освеженных» в результате бесчисленных непринципиальных модификаций.

Самые амбициозные планы, имеющиеся у российских космических стратегов, не выходят за рамки повторения американской лунной программы «Аполлон», пусть и немного в «растолстевшем» варианте, включающем в себя строительство базы на Луне под неопределенные цели. Впрочем, возможно с «Восточного» российским инженерам и конструкторам будет проще добраться до США, куда они наверняка направятся с целью изучения наследия «Аполлона» с тем, чтобы не «изобретать велосипед».

Согласно проекту федеральной космической программы на 2016–2025 годы, запуск новой «Ангары-5» с «Восточного» с грузовым вариантом нового пилотируемого транспортного корабля (ПТК) запланирован на 2021 год, а пилотируемый пуск – не раньше 2024-го года, когда российским космонавтам уже некуда будет летать по причине сведения МКС с орбиты. Но даже и эти планы кажутся чрезмерно оптимистичными.

Не будем забывать, что новый пилотируемый корабль США «Орион» должен отправиться в свой первый автоматический испытательный полет 4 декабря этого года или через 10 лет после начала работ по его созданию. А первая пилотируемая миссия этого корабля планируется на 2021 год, то есть еще через 7 лет. Итого – почти 17 лет будут отделять «Орион» от его «закладки» до первого полета с астронавтами на борту.

Пассионарный Элон Маск, глава SpaceX, планирует первый пилотируемый полет своего «Дракона» не раньше конца 2015 года или через 11 лет после начала его создания. И это при том, что в США обычно не воруют деньги, выделяемые на строительство новой техники.

Российские же стратеги от космонавтики намерены отправить космонавтов на ПТК уже в 2024 году или через 10 лет, если считать от сегодняшнего дня, и это при том, что в работах по проектированию нового корабля практически «еще конь не валялся». Насколько это вероятно? Решайте сами, если до сих пор нет ясности даже с тем, какой носитель выведет ПТК в космос.

Не очень нужная «нужность»

В свое время заместитель министра экономического развития Андрей Клепач отметил, что главная проблема российской космической отрасли заключается не в устаревшей или недостаточной инфраструктуре, а в отсутствии разработок новых технологий и техники. Другим словами, проблема не в том, что НЕОТКУДА запускать, а в том, что НЕЧЕГО запускать, кроме архаичной техники, созданной еще на заре космической эры.

Самое интересное, что сомнительную нужность «Восточного» признает даже центральная власть. Это видно из графика его строительства. С Байконура первый искусственный спутник Земли ушел через 2,5 года после принятия решения о строительстве этого космодрома. Почему? Во многом потому, что больше просто неоткуда было запустить.

Решение о строительстве «Восточного» было принято в 2007 году. По имеющемуся в настоящее время плану, первый спутник должен быть запущен с него в 2015 году, то есть через 8 лет после принятия данного решения, а первый пилотируемый корабль (все тот же добрый, старый «Союз») лишь в 2018-м.

Нужны ли еще какие-нибудь комментарии?

О «Восточном» словами Карамзина

Говорят, что Николаю Карамзину принадлежит реплика, которая и по сей день кратко и четко объясняет положение дел в России. На вопрос: «Ну как там, в России?», он ответил: «Воруют». С тех пор прошло два века, но если ситуация в России и изменилась, то так, что сейчас Карамзин на тот же вопрос ответил бы: «Доворовывают».

Не нужно было быть Кассандрой, чтобы предсказать: «распилы» и «откаты» не минуют строительство «Восточного» так же, как и никакую другую сферу экономической деятельности в России. Более того, в сооружение космодрома они «вгрызлись» с особым вкусом, ибо там в качестве плодородной почвы для их расцвета сошлись два наиболее благоприятных для воровства и коррупции явления современной российской действительности – строительство и генералитет вооруженных сил (если не весь, то, по крайней мере, та его часть, которая связана с имуществом и хозяйственной деятельностью МО).

Вспомним приснопамятного «Пашу-Мерседеса» (первого министра обороны РФ Павла Грачева), вспомним Сердюкова и подведем итог этим воспоминаниям известной русской поговоркой: «Каков поп, таков и приход».

В интервью «Известиям» первый заместитель директора ЦНИИМаш по пилотируемой космонавтике, летчик-космонавт Сергей Крикалев отметил: «Большая часть ракетно-космической промышленности стала коммерческими предприятиями, цель которых – извлечение прибыли, а не получение результата».

О том, как нередко извлекается эта прибыль и как она влияет на положение дел в отрасли сказал в 2012 году в интервью Первому каналу Владимир Поповкин, в том время занимавший пост главы Роскосмоса: «Космическая отрасль могла бы работать эффективнее процентов на 20-25, если бы удалось победить воровство и обеспечить рациональное расходование громадных бюджетных средств, выделяемых на космическую деятельность».

Поповкин дал понять, что назвал минимальный объем ущерба от воровства: «Мне тяжело назвать цифру, какую воруют, потому что за нее надо отвечать. Я, честно говоря, никогда не занимался подсчетами».

Хищения на «Восточном» – то, что не должно было случиться даже в России

И все же, почему воровство в космической отрасли оставляет особенно тяжелое чувство? Не привыкли мы что ли к разваливающимся новостройкам, к асфальту на дорогах, не выдерживающему даже одной зимы, периодически просачивающимся в СМИ известиях о непрекращающемся воровстве на федеральном, региональном, муниципальном и прочем уровнях?

Привыкли. Но мы также привыкли и к тому, что Россия – великая космическая держава. Термин «космическая» в этом словосочетании без того, чтоб оно не потеряло смысл, можно заменить только на «нефтяная» или «нефтегазовая». Все остальное – «научная», «промышленная», «сельскохозяйственная» вызовет скептическую улыбку или откровенный смех.

Космонавтика – имиджобразующая отрасль России. Причем, решает данную задачу куда эффективнее Сочинской олимпиады. Современные олимпийские игры за свою более, чем столетнюю историю проходили в странах, которых при всем желании нельзя отнести ни к мировым научно-техническим, ни экономическим лидерам. Космонавтика дает основания хотя бы для претензий на ведущие мировые позиции в области науки и техники.

А если это так, то верховная власть России, так заботящаяся о ее престиже на международной арене, должна была бы быть кровно заинтересована во всемерном подъеме космической отрасли. И вроде бы такой интерес проявляется: данная отрасль является одним из главных потребителей средств из федерального бюджета. Но если значительная часть этих средств проходит мимо космонавтики прямиком в чьи-то карманы, то напрашивается двоякий вывод.

Первый – власть не в состоянии предотвратить коррупцию даже в особо важной с политической и стратегической точки зрения сфере (что ж тогда ждать в менее заметных образовании, медицине или соцобеспечении?). Второй был сделан пару дней назад британским журналом The Economist: власть думает о том, чтобы дать возможность обогатиться, в том числе и путем коррупции, членам своего внутреннего круга, не заботясь об экономике страны в целом.

Строительство космодрома – это великолепная, насыпанная до краев деньгами (власть ведь не жалеет средств на космонавтику) кормушка, к тому же рассчитанная на гарантированное пополнение из федерального бюджета в течение более десяти лет. А периодические демонстративные «посадки» призваны одернуть не в меру зарвавшихся «бизнесменов» от федерального бюджета, заодно создав видимость борьбы с воровством и мздоимством.

Юрий Караш

Порой, когда задумываешься о российской космической политике, возникает аналогия: мечущейся из ряда в ряд автомобиль, управляемый неопытным водителем, который не в состоянии решить, ни в какой полосе ему ехать, ни даже в каком направлении двигаться. Ранее «Голос Америки» уже составлял «послужной список» зигзагов, совершенных российской космической стратегией только в 2014 году. Таковых в нем содержалось пять. В понедельник газета «Коммерсантъ» сообщила о шестом.

Космический слалом

Вот перечень данных зигзагов:

– Первый – это намерение вывести Россию из программы МКС после 2020-го года, чтобы направить ресурсы на «другие перспективные космические проекты».

– Второй состоял в фактическом дезавуировании первого, когда вице-премьер Дмитрий Рогозин заявил, что «проектом федеральной космической программы на период 2016-2025 год на развитие и эксплуатацию МКС предлагается выделить 321 млрд рублей, включая создание новых модулей, автоматического космического аппарата».

– Третий заключался в желании российских космических стратегов облагодетельствовать за счет России все человечество, построив российскими силами две системы: защиты Земли от астероидов за 23 млрд. рублей в течение 10-ти лет.

– Четвертый состоял в планах очистки околоземного пространства от рукотворного мусора (тут, правда, цена не называлась).

– Пятым зигзагом стала разработка «программы освоения дальнего космоса, которая в том числе предполагает освоение Луны».

– И наконец, шестой, озвученный «Коммерсантом». Это намерение развернуть в 2017-2019 годах чисто российскую высокоширотную околоземную станцию.

«Манит, манит, манит карусель»

Иногда кажется, что эти строки из известной песни Любови Успенской посвящены российской космической программе. Околоземной «карусели», в которой участвуют советские/российские космонавты, совершающие полеты на ДОСах (долговременных орбитальных станциях), насчитывается уже 43 года. Задуманные, как тренажер для отработки технических и медико-биологических аспектов марсианской экспедиции, ДОСы со временем превратились в «вещь в себе».

Бесконечные витки вокруг Земли с постепенным увеличением длительности пребывания экипажей на станциях стали вполне типичным для «застойных» 1970-х ответом на американские космические успехи: вы нас – «Аполлоном» и «шаттлом», а мы вас – числом оборотов вокруг Земли. Разумеется, на ДОСах проводились важные исследования и эксперименты, но постепенно они свелись к повторению самих себя с той лишь разницей, что в одной экспедиции на станции выращивали крыс, в другой – мышей, в одной – горох, в другой – огурцы.

«Мы думали, – рассказывал в интервью Русской службе “Голоса Америки” в прошлом один из ведущих проектантов РКК “Энергия”, профессор Леонид Горшков, – что стоит вывести, допустим, телескоп за пределы атмосферы, и открытия посыпятся на нас, как из рога изобилия. Действительность оказалась куда скромнее. Никаких открытий мы там не сделали, хотя приобретаемый опыт строительства и эксплуатации станций был очень ценен».

Нет в продолжении кружения ни мыслей, ни души горения

Однако, где-то на исходе первого десятилетия эксплуатации ДОСов, вспоминал Горшков, в советской ракетно-космической отрасли стало нарастать ощущение того, что полеты по орбите уже не дают ничего нового и постепенно превращаются в бесконечное повторение пройденного.  Интересно, что на самом «верху» государственной власти стало появляться такое же ощущение.

По воспоминаниям Горшкова, где-то в конце 1970-х годов состоялась встреча генсека ЦК КПСС Леонида Брежнева со ставшим уже главным конструктором РКК (тогда НПО) «Энергия» Юрием Семеновым. Брежнев поинтересовался, а что НПО будет делать дальше, а то все вокруг Земли, да вокруг Земли… Семенов доложил генсеку о том, что предприятие теперь разрабатывает… многомодульную околоземную станцию.

Говоря о причинах, по которым генеральный конструктор «Энергии» Валентин Глушко, а после его преемник Юрий Семенов, продолжали «утрамбовывать» ДОСами околоземное пространство вместо того, чтоб нацелиться на Марс, Горшков сказал, что так для них было «проще».

Действительно, все основные технологии были уже разработаны и опробованы. Небольшие изменения, вносимые в конструкцию станций, не приводили к качественному расширению их возможностей, но зато и не повышали риска эксплуатации данных комплексов, что позволяло создателям ракетно-космической отрасли «развивать» пилотируемую космонавтику с минимумом «головной боли» для себя.

По мнению Горшкова, определенная часть вины за подобный застой лежит и на проектантах. Они должны были предложить генеральному конструктору проект, который тот должен был либо поддержать, либо отвергнуть. «Наверное нам [проектантам] тоже было проще продолжать «совершенствовать» ДОСы, – признал он. – Правда, были и объективные причины, по которым мы не предложили проект марсианской экспедиции. Просто так в неофициально-разговорной форме сделать это было невозможно. Требовалось подготовить соответствующее проект-постановление правительства, но без ракеты-носителя, способной вывести на околоземную орбиту элементы межпланетного комплекса, делать это было бессмысленно – никто б данную инициативу не поддержал. Ракета Н-1 не хотела, а ракета-носитель “Энергии” еще не умела летать. Когда же она научилась это делать (1987 год), уже стало понятно, что можно готовить общественное мнение к полету на Марс».

«В 1988 году, – продолжал Горшков, – мы договорились с Володей Губаревым (бывший главный редактор отдела науки газеты «Правда»), что я напишу статью по марсианской экспедиции в “Правду”. Статья эта после всех согласований с начальством была опубликована 24 мая 1988 года.  Ну а почему мы так и не сделали проект-постановление правительства по марсианской экспедиции позже, в конце 80-х и 90-х, понятно: страна вошла в “штопор”».

Огрызок старого под соусом нового

Вспомним, что весной этого года вице-премьер Дмитрий Рогозин озвучил решимость России перейти к «другим, более перспективным космическим проектам». Поскольку главный космический проект РФ – это участие в эксплуатации МКС, то логично было предположить, что под «другим» может пониматься все, что угодно, но только не очередная околоземная станция. Увы, подобные мысли стали очередной попыткой выдать в России желаемое за действительное.

Согласно «Коммерсанту», новую высокоширотную станцию планируют вывести на орбиту в 2017-2019 годах. Ее основой должен стать «Многофункциональный лабораторный модуль» МЛМ, сделанный на основе ФГБ-2. Напомним, что ФГБ-1 стал первым элементом МКС, выведенным на орбиту в 1998 году.

Сразу возникает ряд вопросов. Первый – ФГБ не приспособлен для постоянного обитания экипажа. Значит, станция с самого начала будет лишь периодически посещаемой, что является шагом назад по сравнению с последними вариантами станций типа «Салют», не говоря уж о «Мире» и МКС.

Второй – корабли типа «Союз» будут летать на более высокую орбиту, чем МКС, что потребует от них увеличенных энергозатрат, а следовательно большего количества топлива на борту. Это приведет к снижению полезной нагрузки корабля, который, не исключено, сможет доставлять на борт МЛМ только двух человек вместо трех, как на МКС. Правда, более высокоширотная орбита позволит отправлять к МЛМ «грузовики» типа «Прогресс» не только с Байконура, но и с Плесецка, что должно облегчить снабжение станции всем необходимым.

Вопрос вопросов

Зачем же России нужна девятая по счету околоземная станция (если считать МКС), да еще в сильно урезанном виде? Необходимость ее создания объясняют тремя главными причинами.

Первая – наблюдение за Землей. Высокоширотная станция будет летать на орбите с наклонением 64,8 градуса. На МКС данный угол составляет только 51,6 градуса. Из-за этого в поле зрения экипажа МКС попадает только 5% территории России, а с борта высокоширотной станции будет все 90%

Действительно, быть «космическими глазами» являлось важной миссией ДОСов, которая во многом оправдывала их создание и эксплуатацию. Но, по мере развития оптики, электроники и компьютерной техники, функция эта перешла от космических экипажей к автоматическим аппаратам, которые выполняют эту работу более эффективно, чем космонавты и к тому же за значительно меньшую цену.

Вторая причина, также связанная с наклонением орбиты, состоит в том, что трасса полета пилотируемого корабля к высокоширотной станции при старте с космодрома «Восточный» (если этот космодром когда-нибудь заработает, как площадка для пилотируемых запусков) проляжет, в основном над сушей, а не над водой. Таким образом, в случае нештатной ситуации аварийно-спасательным службам легче будет забрать экипаж с твердой поверхности, чем вылавливать где-нибудь в море.

Но как показывает опыт американской пилотируемой программы, ни в самом приводнении корабля, ни в эвакуации приводнившегося экипажа, даже если это произошло не в заданном районе, ничего сложного нет.

Луна и станция: нехорошее дежавю

Третья причина, которой объясняют необходимость создания российской высокоширотной станции, самая «продвинутая». Это – Луна. Как заявил источник «Коммерсанта» из ракетно-космической отрасли, «фактически речь идет о создании некоего плацдарма – сначала аппараты будут доставляться на станцию, а уже после следовать к Луне».

Но 45 лет тому назад американцы достигли Луны без каких-либо «промежуточных остановок» на околоземной орбите. Это не помешало шести добравшимся до Луны экипажам провести на ее поверхности в общей сложности более двенадцати суток, включая время нахождения в лунных модулях, проехать суммарно по Луне на «луномобилях» 95 километров и привезти на Землю 381,7 кг лунного грунта.

Подобные планы «на Луну через околоземную станцию» невольно вызывают в памяти аналогичные планы добраться до Марса через ДОСы. Как мы знаем, все так на околоземной орбите и осталось. Впрочем, возможно, это является планом российских космических стратегов: сделать то, что гарантированно осуществимо, пуская пыль в глаза руководству страны и широкой общественности разговорами о том, что это якобы подготовка к некоему лунному «броску».

А не удастся бросок – не беда. Всегда можно будет бодро отрапортовать Кремлю о том, как российские «труженики орбиты» неусыпно наблюдают из космоса с борта высокоширотной станции за «необъятными просторами нашей Родины».

Извозчики или исследователи?

Таким образом, и для неспециалиста видно, что научно-технические причины, по которым в России хотят создать высокоширотную станцию, носят в основном надуманный характер. Но кроме науки и техники есть еще и политика.

Вот, что сказал в интервью Русской службе «Голоса Америки» высокопоставленный сотрудник одной из ключевых российских организаций, задействованных в осуществлении пилотируемой космической программы: «Если раньше все страны, занимавшиеся космическими исследованиями, стремились отправить свое оборудование и эксперименты на “Мир”, превращая российскую станцию в кумулятивный генератор самых современных знаний о жизни и работе в космосе, то теперь – на МКС, где Россия выступает главным образом в качестве извозчика».

Что ж, отчасти это, наверное, так. Хотя если Россия ныне интересна другим космическим державам более, как извозчик, чем как научный партнер, то это вина скорее России, а не тех держав. А, кроме того, даже если Россия и построит высокоширотный «огрызок», то кто сказал, что другие страны, активно занимающиеся космической деятельностью, ринутся туда со своим оборудованием и экспериментами?

Успешно функционирует и вероятно еще пролетает, как минимум до 2020-го года МКС, на борту которой ведутся активные исследовательские работы. В начале следующего десятилетия примет на свой борт постоянный экипаж первая китайская ДОС.
Конечно, нет предела человеческому познанию, но, как было отмечено в подготовленном недавно докладе «Управления генерального инспектора НАСА», «значительное количество исследований на борту МКС связано с поиском способов уменьшения риска для экипажей в ходе длительных космических полетов. Однако, агентство не сможет найти все необходимые способы даже если станция будет летать до 2024 года».

Таким образом, Америка, а значит с большой долей вероятности и ее западные партнеры по станции, осознала, что в какой-то момент нужно прекратить бесконечное «приобретение опыта» в околоземном пространстве и на основе уже имеющегося опыта отправиться в дальний космос. Почему же этого не может осознать Россия, опыт околоземной деятельности, которой, в три раза превышает «налет» прочих участников проекта МКС?

Амбиции без должной «амуниции»

Немаловажную роль в появлении идеи высокоширотной станции сыграл и человеческий фактор. «Сейчас в руководство РКК “Энергии” и “Объединенной ракетно-космической корпорации” пришли новые люди, – сказал вышеупомянутый источник. – Совсем не Королевы, но с амбициями оставить свой след в истории космонавтики. Эта амбициозность, помноженная на их сомнительную компетентность в вопросах космической деятельности, и породила мысль построить очередную околоземную станцию».

«Разумеется, ничего нового космической науке и технике высокоширотная станция не даст, – продолжил он. – По существу это та же “банка”, типа тех, которые разрабатываются и строятся в России с начала 1970-х годов. Но… есть конкретный заказ со стороны правительства».

Комплекс обиженного мальчика  

Что же это за заказ? Складывается впечатление, что нужно сделать очередной, причем достаточно звучный шаг в цепи тех, которые уже хорошо известны. Они включают в себя выход России из проекта МКС, планируемый после 2020-го года (ради «перспективного проекта» в виде высокоширотной станции?), предложение американцам отправлять своих астронавтов на МКС с помощью батута, а также намерение прекратить поставки РД-180 в США.

То, что желание «щелкнуть по носу» американцев стало главной подоплекой планов создать новую станцию очевидно даже из названия статьи в «Коммерсанте»: «Русскоцентрическая орбита. МКС противопоставят национальную космическую станцию». То есть станция задумана, в первую очередь, как ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ американцам и их западным партнерам, обосновавшимся на МКС.

В общем, ситуация примерно следующая: ходили вместе дети в 11-й класс школы (МКС). После ее окончания решили также вместе поступать в ВУЗ (миссии в дальний космос, включая астероид и Марс), но одного выпускника (Россию) не взяли. Хоть отнюдь не глуп, и предыдущие классы, включая выпускной, хорошо закончил, но не готовился к учебе в институте.

Да и отношения с однокашниками разладились. А самостоятельно поступить в «дальнекосмический» ВУЗ смелости и воли не хватило. Вот, чтобы показать своим бывшим товарищам по школе, что он и «сам с усам», решил этот выпускник… вновь поступить в одиннадцатый класс, чтобы повторно пройти то, что другие оставили позади.

И смешно и грустно одновременно.

Парадокс национальной космической политики «от противного»

Продвигать и отстаивать национальные интересы в космосе можно и нужно, но при этом исходить из того, что действительно необходимо стране в области науки и техники, а не из желания только лишь кому-нибудь по-детски насолить или продемонстрировать свою независимость. Иначе получится, что национальная (или даже националистическая) космическая политика будет невольно формироваться под воздействием той страны, в пику которой эта политика формулируется.

Впрочем, таким же образом Россия оказывает влияние и на космическую политику США. Не будь обострения отношений между Москвой и Вашингтоном, на стали бы в Америке рассматривать вопрос о создании альтернативы двигателям РД-180, не придавали бы такого значения разработке новых пилотируемых кораблей и средств их выведения.

Но есть одна существенная разница. Влияние России на космическую программу США приводит к появлению у данной программы стимулов создавать новую технику. Влияние же США на космическую программу РФ выражается в том, что Россия еще глубже увязает в околоземном «болоте».

Поэтому возникает вопрос, что в России делает больше политика «от противного»: защищает национальные интересы страны или наносит им ущерб?

Юрий Караш

Разрушение в воздухе SpaceShipTwo (SS2) вызвало немало вопросов касающихся не только непосредственных причин гибели корабля, но и более общих предпосылок, приведших к этой катастрофе.

Один из вопросов, возникших у российских космических экспертов, был следующий: «Почему у американцев в пилотировании корабля такая большая роль отводится ручному управлению, в отличие, например, от России, где основной упор в летной эксплуатации космической техники с людьми на борту делается на автоматику?».

Действительно, если б SS2 управлял компьютер, то он ни при каких обстоятельствах не разблокировал бы тормозное оперение корабля на скорости ниже безопасной, а, значит, катастрофы бы не произошло. Подобный алгоритм пилотирования уже почти 30 лет используется в гражданской авиации на так называемых fly-by-wire лайнерах.

Термин fly-by-wire, дословно переводящийся, как «летающий по проводам», относится к самолету, в котором все действия пилота опосредуются компьютером. Он не позволяет летчику сделать ничего такого, что могло бы поставить под угрозу безопасность полета. Все лайнеры концерна Airbus, начиная с семейства узкофюзеляжных А320, в изобилии населяющих в том числе и российские аэропорты, являются fly-by-wire. Самолеты фирмы Boeing, начиная с «777-го», также «летают по проводам».

Впервые система управления самолета посредством передачи электрических сигналов с органов управления на рули была опробована в 1930-е годы на советских шестимоторных самолетах типа АНТ-20. Правда, речь шла лишь о способе связи рук и ног летчиков с отклоняющимися поверхностями крыльев, киля и стабилизатора самолета. Никакого корректирующего вмешательства компьютера в действия пилотов в те годы, конечно, быть не могло по причине отсутствия подобной электронной техники.

Но вернемся к главному вопросу: почему в Америке в пилотировании космического корабля главную роль играет человек, а в России – автомат? И как тут не вспомнить строки из произведения Алексея Толстого «Князь Серебряный»: «Много доброе и злое, что как загадочное явление существует поныне в русской жизни, таит свои корни в глубоких и темных недрах минувшего».

Свидетельствует Валентина Пономарева

Валентина Пономарёва – это одна из дублеров первой женщины-космонавта Валентины Терешковой. В 1960-е годы Пономарева, а также несколько других женщин (всего пять, включая Терешкову) были кандидатами на космический полет, однако, в силу ряда причин никому из них слетать не удалось.

Вот, что она написала в своих мемуарах «Женское лицо космоса»: «Мне казалось, что наша безоговорочная ориентация на автоматику – это просто чье-то заблуждение и неразумное упорство, и лишь значительно позже, «перелопатив» много книг и архивных документов и много «передумав», я поняла, что это вовсе не заблуждение и не концептуальная ошибка, а именно естественных ход событий: «ставка на автоматику» была следствием и составной частью свойственного нашей идеологии тотального недоверия человеку».

«А корни этого недоверия, – продолжает Пономарева, – надо искать в периоде индустриализации страны, когда огромные массы людей ручным трудом, почти что «топором и долотом», как в гоголевские времена, строили фабрики и заводы и практически с нуля за короткий срок создали мощную промышленность. Это был вопрос выживания молодого советского государства, и пропаганда постаралась внедрить в сознание людей мысль, что техника решает все».

Отсюда, по мнению дублера Терешковой, «непосредственно вытекало, что отдельный человек мал и ничего не значит, что он лишь «винтик» огромного механизма. Под мощным идеологическим прессом и сформировались два радикально различающихся типа сознания: стереотип «винтика» в массовом сознании и сугубо технократическое сознание у руководящей партийно-хозяйственной верхушки. А при технократическом типе сознания предпочтение всегда отдается технике».

«Вот потому-то, – пишет Пономарева, – «железке» доверяли, а человеку – нет. Не доверяли изначально – при разработке корабля заложили приоритет автоматики; не доверяли при подготовке – за разрешение на ручное управление космонавтам приходилось бороться; не доверяли в полете – при отказах техники космонавт если и получал разрешение на ручное управление, то тогда, когда было уже поздно. И по существу получалось так, что это не совсем его полет, что скорее он сам «при полете», а это принципиально. И это, как никто, остро чувствовали космонавты».

Космонавт всегда крайний

Действительно, в своих действиях советские космонавты были жестко ограничены бортовой инструкцией и указаниями Земли. «Самодеятельность исключается»,- писал [летчик-космонавт] В.А. Шаталов. И при этом вину за срыв программы нередко сваливали на экипаж.

Вот характерный пример, рассказанный Пономаревой: «В полете Сарафанова и Демина на «Союзе-15» (август 1974 года) при сближении со станцией «Салют-3» автоматика вместо тормозного отрабатывала разгонный импульс, и они едва избежали столкновения. Земля не дала разрешения на сближение в ручном режиме. А после посадки космонавтов предупредили, чтобы они не очень усердствовали в «разоблачении» недостатков техники – это, мол, не понравится разработчикам… Потом их (космонавтов – Ю.К.) обвинили в срыве программы. Вопреки логике: ответственность на человека можно возлагать тогда, когда он, во-первых, имеет возможность действовать и, во-вторых, имеет свободу действий».

«Ведь аварийная ситуация, – подчеркивает Пономарева, – как правило, бывает чревата недостаточностью информации, дефицитом времени, другими негативными свойствами и требует принятия решений, не только выходящих за рамки инструкций, а иногда и вопреки им. Человек в опасной ситуации должен иметь право на самостоятельное принятие решения, иметь право на риск. И должен думать о выходе из ситуации, а не об ожидающем его «разносе» за самостоятельно принятое решение».

Следует помнить, что данные строки относятся к советской космонавтике 1960-х– 1970-х годов, когда участие экипажа в пилотировании «Союза» действительно было сведено к минимуму. С началом осуществления программы многоразового корабля «Буран» во второй половине 1970-х годов (по существу – космического самолёта), стало очевидно, что экипажу этого «челнока» придется брать на себе реальные пилотские функции в ходе полёта. Это способствовало пересмотру роли космонавтов на борту крылатого корабля в направлении придания им более активной функции в управлении летательным аппаратом.

А как у «них»?

«И как же тут не вспомнить, – пишет в своих мемуарах Пономарева,  что уже на «Меркурии» астронавт мог принимать решение самостоятельно, сообразно обстановке!».

Уже тогда, в начале 1960-х годов, «Меркурий» – первый пилотируемый космический корабль США – был в большей степени зависим от действий человека в кабине, чем «Восток», или впоследствии «Союз» (кстати, все последующие модификации советского/российского корабля были, в частности, направлены на повышение степени автоматизации его управления).

Но значительно более широкие возможности по самостоятельному принятию решения были не единственным отличием американских астронавтов от их советских коллег. Американцев не удовлетворяло то, что первоначально требовалось от них в полётах. По их мнению, выраженному ехидными словами одного из них – Дика Слейтона – к ним относились, как к «обученными в колледже шимпанзе».

Вот, что рассказывает об этом американский писатель Том Вулф, автор знаменитой книги «То, что надо»: «Семеро парней (астронавтов первого набора – Ю.К.) были на пределе. Их раздражала «капсула» – и само слово и заявления о том, что внутри её будет сидеть не пилот, а подопытное животное. Постепенно в публикациях и отчётах НАСА начали употреблять термин «космический корабль». Затем подняли вопрос об окне кабины. В капсуле «Меркурия» окна не было – лишь маленький люк сбоку от головы астронавта. Окружающий мир можно было рассмотреть исключительно с помощью перископа. Считалось, что наличие окна может вызвать пробой обшивки из-за перепадов давления. Теперь же астронавты настаивали на том, чтобы окно было.  И инженеры начали проектировать его. Затем парни стали требовать люк, который они могли бы открывать самостоятельно. Люк в его нынешнем виде запирался на болты. Чтобы выбраться из капсулы после приводнения, астронавту нужно было либо протиснуться через горловину, словно вылезая из бутылки, либо ждать, пока болты открутят. Теперь инженеры стали проектировать люк с разрывными болтами: астронавт мог открыть его с помощью детонатора…».

«Вот во что всё упиралось, – подчеркивает Вулф, – БЫТЬ ПИЛОТОМ, А НЕ ПОДОПЫТНЫМ КРОЛИКОМ. Но парни не остановились на окне и люке, вовсе нет. Теперь они хотели… ручного управления ракетой… Они ещё хотели полностью контролировать процесс вхождения в атмосферу. Они желали устанавливать угол атаки капсулы самостоятельно и запускать тормозные двигатели без всякой автоматики. Все они считались опытными военными лётчиками,… поэтому они собирались отправиться в космос, как пилоты, а не в какой-либо другой роли».

Поэтому, не будет преувеличением сказать, что астронавты «Меркуриев» не просто во многом определили то, как они должны были летать на этих кораблях, но и сыграли активную роль в его проектировании.

Летчик летчику рознь

Справедливости ради отметим – большинство космонавтов первого набора, в отличие от своих американских коллег, не могли назвать себя «опытными военными лётчиками». Они были новоиспечёнными пилотами ВВС, от которых требовалось не столько проявлять операторские навыки, полученные ими в авиационных училищах, сколько обладать «абсолютным» здоровьем.

Это и неудивительно – ведь главная задача, стоявшая перед «первопроходцами Вселенной» состояла в том, чтобы благополучно перенести космические полёты. По этой причине, кстати, если возраст шестёрки космонавтов, летавших по программе «Восток» лежал в диапазоне 25-34 года, то у шестёрки астронавтов программы «Меркурий» – 35-40 лет.

Юрий Гагарин получил квалификацию летчика 1-го класса за свой космический полет, который никак не усовершенствовал его летные навыки. Общий налет первого космонавта к моменту его гибели в 1968-м году составил всего 379 часов. Для регулярно летающего летчика-истребителя (а у Гагарина были длительные перерывы в полетах) – это в лучшем случае приближение к уровню 2-го класса.

Требование «главное – выжить» было отчасти связано с тем огромным пропагандистским значением, которое придавалось первым советским космическим миссиям. Они должны были пройти абсолютно гладко, чтобы лишний раз подчеркнуть мощь науки и техники СССР. Всякое усложнение программ полётов на той, ещё весьма несовершенной технике, увеличивало возможность отказов и даже аварий, а потому было крайне нежелательно.

Как тут не вспомнить печальную шутку Гагарина: «Никак не могу понять, кто я: то ли первый человек в космосе, то ли – последняя собака». Первый «Восток» был полностью автоматизирован. Вмешательство космонавта в управление кораблем было предусмотрено, но лишь в самом крайнем случае. Для этого Гагарину нужно было достать из-за панели конверт, в котором содержались коды разблокировки автоматики. Это была своего рода защита от неадекватного состояния космонавта – он смог бы взять управление кораблем в свои руки только находясь в «твердом» уме.

«Водители» кораблей, или «рулевые» космической программы?

Значительное количество из требований астронавтов, в частности, касаемо активной роли пилота в управлении кораблём, было, как уже отмечалось, учтено инженерами и отражено в конструкции «Меркуриев». Более того, астронавты могли донести до сведения президента свои мысли и заботы о состоянии национальной космической программы, не опасаясь при этом за последствия, которые могло иметь для них такого рода обращение.

Когда же советские космонавты собрались в 1970 году отправить письмо в ЦК и правительство, в котором хотели обратить их внимание на серьёзные проблемы космической отрасли, то их начальник генерал-полковник Николай Каманин оставил такую запись в своём дневнике (опубликован под названием «Скрытый космос»): «…не надо забывать, что обнажение всех причин наших провалов в космосе не доставит удовольствия самым высоким руководителям партии и государства. Уверен, что все космонавты согласятся подписать письмо Брежневу, но имею ли я право на риск подвести их под мощный ответный удар?».

Частное, как проявление общего

Как мы видим, различная философия управления американским и советским/российским космическим кораблем во многом обусловлена разной философией жизни американского и советско-российского общества: значительно более уважение индивидуальных прав и свобод, в частности, свободы выбора и действий, предопределяет большее доверие к поступкам человека, в том числе и в кабине космического корабля.

Интересно, что эта особенность американской философии (и, что самое интересное, на контрасте даже с европейской) отразилась в создаваемых в США пассажирских авиалайнеров flу-by-wire. Летчики «Боинга-777» могут в случае необходимости полностью отключить компьютерную «страховку» и пилотировать самолет в том числе и за пределами ограничений по безопасности. Действия экипажей самолетов Airbus всегда контролируются компьютером, который «делегирует» свои контролирующие функции пилотам лишь в случае ряда существенных отказов электронных «мозгов» лайнера.

Сложно сказать, насколько «человекоцентристская» философия управления проявит себя в новых космических кораблях типа «Орион», «Дракон», Dream Chaser и пр., создаваемых в США. Но вполне вероятно, что конструкторы этих машин при всей развитости современных автоматических систем управления, будут традиционно ориентироваться на присутствие в кабине парней «что надо».

Юрий Караш

Гавайи… Яркое солнце в лазурном небе, теплое море, раскидистые пальмы вдоль золотистого пляжа, буйство красок тропической природы… А еще девять месяцев в полусфере в компании с одними и теми же мужчинами и женщинами общей численностью шесть человек, в полной изоляции от внешнего мира и с имитирующим задержку сигнала почти сорокаминутным интервалом между вопросом и ответом, как при разговоре между Марсом и Землей. И это тоже Гавайи.

Какие из двух «Гавайев» предпочитаете? Рискну предположить, что подавляющее большинство выберут первые. Но те шесть человек, которых я упомянул, выбрали вторые, причем сделали это добровольно во имя науки, а точнее – ради подготовки пилотируемой миссии на Красную планету.

Зачем лезут в «бочку»

Существует психологический отбор, благодаря которому в космические экипажи подбираются более или менее совместимые по своим личностным качествам люди, но одной из человеческих черт, как известно, является непредсказуемость. Как она проявится в ходе длительного полета, не приведет ли к осложнению или даже обострению отношений – вплоть до стычек между обитателями корабля? А если кто-то и ощутит в себе непреодолимую конфликтность, то как научить его или ее справляться с ней?

Ответы на эти вопросы невозможно получить только в ходе бесед в кабинете психоаналитика или выполнением замысловатых психологических тестов. Практический эксперимент – основной способ оценить и исследовать человеческую способность к длительному общению с себе подобными, да еще и в замкнутом пространстве.

Проводятся такие эксперименты в специальных изолированных от внешнего мира помещениях. В России их называют «бочками», ибо внешне они действительно напоминают очень крупные горизонтально лежащие баки или цистерны.

В изоляции людей – впереди планеты всей

Эта перефразированная строка из известной песни Владимира Высоцкого вполне подходит к СССР/России. Речь, конечно, идет об изоляции с чисто научными целями, или, если официально, о психофизиологических экспериментах в изоляции.

Еще в конце 1950-х годов Институт биофизики АН СССР стал заниматься подобными исследованиями по просьбе советского ВМФ – нужно было определить, как будут взаимодействовать между собой члены экипажей ядерных субмарин.  Ведь им предстояло вместе провести не один месяц внутри железных «акул».

А первый самый значительный эксперимент в изоляции в интересах советской космической программы был проведен в 1967-1968 годы. Трое мужчин прожили в «бочке» ровно год – руководители советской космической программы уже тогда нацеливались на Марс.

Начало полетов орбитальных станций, где космонавты проводили вместе недели, а то и месяцы, немного снизило интерес к наземным экспериментам в изоляции. Действительно, зачем было тратить время и средства на имитацию длительных космических миссий, если они осуществлялись на практике?

Тревожный звонок

Так думали до 1976 года, когда была досрочно прекращена экспедиция на станцию «Салют-5», в состав которой входили Борис Волынов и Виталий Жолобов. Это произошло из-за ухудшения физического самочувствия Жолобова. Однако, позже медицинская комиссия, тщательно обследовав космонавтов, пришла к заключению, что наблюдавшийся в полете синдром явился результатом психологической перегрузки экипажа, эмоционального перенапряжения, нарушения режима физических тренировок и недостаточной психологической поддержки с Земли.

Институт медико-биологических проблем (ИМБП) в Москве – ведущая научно-исследовательская организация в СССР/России, занимающаяся медико-биологическими аспектами внеземных миссий, включая подготовку космонавтов к полетам – тут же провел эксперимент в изоляции, в ходе которого попытался максимально смоделировать условия полета Волынова и Жолобова. Задача состояла в том, чтобы выявить возникшие на борту психологические проблемы и выработать методику их предотвращения в будущих длительных орбитальных экспедициях.

Позже ИМБП неоднократно осуществлял аналогичные эксперименты разной продолжительности с тем, чтобы подготовить будущие экипажи к тем, или иным космическим миссиям. Один из них, с участием женщин, был, в частности, своего рода репетицией полета Светланы Савицкой на станцию «Салют-7» в 1982 году.

А с октября по январь 1995-го по январь 1996-го года в ИМПБП прошел 90-дневный эксперимент «ЭКОПСИ-95» целью, которого, было определить, что нужно космонавтам, чтобы «душой и телом» чувствовать себя комфортно в ходе длительных космических миссий.

Разные языки, разные культуры

Эту проблему стали решать в середине 1990-х годов, когда на станции «Мир» стали работать совместные российско-американские экипажи и не за горами было начало эксплуатации МКС с ее многонациональными экипажами. С сентября 1994 по январь 1995 года в ИМБП был проведен в рамках российско-европейской программы эксперимент «EuroMir-95», моделировавший полёт космонавта ЕКА на станции «Мир».

А в 1999-2000 годы ИМБП провел в «бочке» 240-суточный эксперимент под названием SFINCSS-99, в состав которого вошли уже и иностранные участники. Целью данного исследования, осуществленного в преддверии начала эксплуатации Международной космической станции, было определить психологическую совместимость представителей разных стран в составе одного экипажа.

Но настоящим «королем» экспериментов в «бочке» стал «Марс-500», проведенный с июня 2010-го по ноябрь 2011-го года.  Шестеро мужчин, включая представителей России, Франции, Италии и Китая провели в изоляции 520 суток, то есть столько, сколько потребуется, чтобы долететь до Марса и вернуться на Землю.

А как за океаном?

Прошу прощения, если перегрузил вас перечислением экспериментов в изоляции, проведенных в СССР/России. От их количества (более 20-ти) в глазах рябит. Впрочем, многочисленность эта не должна удивлять: ведь сердцевиной советско-российской пилотируемой космонавтики стали долговременные орбитальные полеты.

Вынесем из этого экспериментального обилия главное: родина Гагарина действительно накопила беспрецедентный, нигде более в мире не имеющийся опыт, как в области исследования психофизиологических аспектов космических миссий, так и в проведении соответствующих экспериментов. Запомним этот вывод. К нему мы еще вернемся в конце статьи.

В США ситуация сложилась иная. Всю вторую половину 1970-х годов, когда «Салюты» наматывали витки вокруг Земли, американские астронавты вообще не летали в космос. А когда снова стали летать в начале 1980-х годов, то делали это на шаттлах. По критериям советской космонавтики это были вообще не полеты, а «подскоки» продолжительностью не более полутора-двух недель.

За такой короткий промежуток времени никаких серьезных межличностных трений или конфликтов между членами экипажа возникнуть не могло. А если так, то к чему тратить время, силы и средства на какие-то там «эксперименты в изоляции»?

Впрочем, в первой половине 1990-х годов пара экспериментов такого рода все же была проведена в «Биосфере-2» – расположенном в штате Аризона неком подобии парника. Один из этих экспериментов, в котором приняли участием восемь человек, продолжался два года.

Вернемся на Гавайи

После этого в США эксперименты в изоляции, по крайней мере такого масштаба, не проводились. А зачем? Многое американцы узнали благодаря длительным полетам на «Мире», да и российская сторона в рамках совместных программ щедро делилась с заокеанскими партнерами знаниями, накопленными в ходе советско-российских экспериментов и продолжительных орбитальных миссий.

Но жизнь не стоит на месте. Поставленные перед НАСА цели отправить к середине следующего десятилетия астронавтов к ближайшему к Земле астероиду, а к 2030 году – к Марсу, требуют тщательной, в том числе и психофизиологической подготовки данных экспедиций. Вот поэтому на Гавайях и возвели белоснежный купол-шатер диаметром 11, а высотой 6 метров.

В нем, как уже отмечалось, шесть человек проведут девять месяцев. Все они жители Северной Америки. Возраст участников в районе 25-35 лет. Выйти наружу можно только в космическом скафандре. Место для строительства шатра было выбрано не случайно. Хоть Гавайи и рай для растительности, его поставили среди наплывов вулканической лавы, где практически нет ни растений, ни животных. В общем, почти как на Марсе.

«Открытое море» НАСА

Американцы любят игру слов. Вот и данный эксперимент в изоляции они назвали HI-SEAS, что звучит, как «открытое море», хотя ничего общего с морями-океанами он не имеет. HI-SEAS это Hawaii Space Exploration Analog and Simulation, или «Создание и отработка на Гавайях условий аналогичных тем, в которых осуществляется исследование космоса». Перевод немного тяжеловат, но при этом верно передает смысл, содержащийся в данном названии.

Эксперимент носит государственный характер, ибо проводится НАСА. Агентство выделило на его осуществление 1,2 миллиона долларов. Исследование состоит из трех этапов. Первые два, представлявшие собой более краткосрочные эксперименты в изоляции, уже закончились. Нынешний девятимесячный начался 15 октября.

Разумеется, не стоит думать, будто HI-SEAS сможет ответить на все вопросы, связанные с будущей миссией на Красную планету. Одно из недавних исследований показало, что при современных технологиях, способных обеспечить лишь запредельно спартанские условия существования, люди на Марсе станут умирать уже через 68 дней после прибытия. Согласно другому исследованию риск заболевания раком от повышенного уровня радиации ограничит время полета в дальний космос (за пределы лунной орбиты) одним годом.

Но тем и интересна миссия на Красную планету, что для ее осуществления придется создавать принципиально новые технологии, способные придать радикальный импульс развитию современной науки и техники.

Синдром «третьей четверти»

Так называется одно довольно неприятное психологическое явление, отмеченное в ходе длительных экспериментов в изоляции. Это когда исследование, вначале вызывавшее интерес, уже приелось, а до его окончания еще довольно далеко. Тут не долго и до депрессии.

А на ее фоне может возникнуть такая проблема, как недопонимание между «экипажем» и «Землей». Участникам эксперимента начинает казаться, что «Земля» не может или не хочет понять, что им нужно, перегружает их работой и не оказывает должной поддержки.

Для того, чтобы точно уловить момент начала проявления этого синдрома, НАСА будет использовать новую технологию, которая не только будет записывать каждое слово участников эксперимента, но также анализировать звучание их голосов, включая расстояние между говорящими. Это поможет лучше определить начало возникновения конфликтных ситуаций среди участников, или же понять, когда кто-то из них начинает прятаться от других в психологическую «ракушку».

Не прожить нам без женщин на свете, в том числе и на Красной планете

Российский опыт проведения экспериментов в изоляции, в частности SFINCSS-99, показал, что присутствие женщины в «экипаже» может вызвать нежелательные эмоциональные напряжения внутри него. «Основной инстинкт» не в состоянии отменить даже такая требующая максимальной психологической концентрации задача, как полет на Марс. Поэтому в России стараются максимально исключить данный инстинкт из отношений между участниками экспериментов в «бочке».

США – совсем другое дело. Там считают, что присутствие женщин на борту межпланетных комплексов и в составе экспедиций на другие планеты, обязательно. Во-первых, это проявление уважения к правам женщин на выбор любой профессии, во-вторых, признание того, что женщина может не хуже мужчины справиться с задачей исследования и освоения космоса, а в-третьих, если уж мы действительно думаем о колонизации Марса, то как мы это сделаем без женщин?

Среди шести участников HI-SEAS есть три женщины, причем одна из них – канадка Марта Ленио, имеющая степень доктора в области фотовольтаики (преобразования солнечной энергии в электрическую), является командиром «экипажа».

А где же Россия?

Это – более, чем обоснованный вопрос. Вспомним вывод, на который я просил обратить особое внимание: у России есть уникальный, самый богатый в мире опыт, как в области исследования психофизиологических аспектов космических миссий, так и в проведении соответствующих экспериментов. Разве не логично было бы увидеть среди участников эксперимента российских специалистов? Тем более, что ИМБП всегда приглашает представителей разных стран, в том числе и США, либо войти в «экипаж», либо присоединиться к исследовательской команде, отслеживающей и изучающей результаты эксперимента в изоляции.

Причем, участие американцев в особенности интересно и желательно. С одной стороны пилотируемые космические программы США и РФ находятся примерно в одной «весовой категории». А с другой: разве Россия и Америка не давние партнеры в космосе, вместе построившие и успешно эксплуатирующие МКС?

Если так, то и дальше – только «взявшись за руки»?

Увы, никакого приглашения принять участие в эксперименте на Гавайях ИМБП не получил. Более того, НАСА даже не поставило институт в известность о своих планах его провести.

«А что удивительного? – горько усмехнулся один из сотрудников ИМБП. – Как можно иметь с нами дело, если мы устами одного из членов правительства предложили американцам отправлять своих астронавтов в космос с помощью батутов?».

Но в батутах ли дело?

В них, конечно, тоже. Трудно рассчитывать на долговременное сотрудничество в космосе со страной, которая может использовать свои технические козыри, чтобы поставить под угрозу совместный проект, или сильно осложнить в нем участие другой стороны.

Но это еще куда ни шло. Обиды и недопонимания возникают порой даже между самыми близкими партнерами. «Подулись» друг на друга, потом поговорили по душам и снова за совместную работу. Ведь общность интересов и практическая необходимость сильнее эмоций.

Однако, в неприглашении российских специалистов принять участие в HI-SEAS просматривается другая, куда более тревожная причина. Россия более НЕИНТЕРЕСНА для Соединенных Штатов, как космический партнер. США нацелились в дальний космос, российские же космические амбиции уперлись в лунный «потолок», до которого американцы дотянулись почти полвека назад и который более не интересен им, как очередной рубеж в исследовании и освоении космического пространства. И это не считая того, что основу российской космонавтики, включая реальный технологический задел, до сих пор составляет советское «наследство», из которого США и их западные партнеры уже взяли все, что им было нужно.

Можно, конечно, махнуть рукой и сказать: «Да что нам американцы? Свет что ли клином на них сошелся? Вон есть Индия, Китай, Бразилия. С ними будем сотрудничать». Это, конечно, успокоительная мысль. Но неужели спортсмен, считающий себя атлетом мирового уровня, удовлетворится тем, что вместо международных чемпионатов, куда его не приглашают по причине утраты формы, он будет теперь выступать на детских и юношеских играх?

Интерес, который Россия может представлять для передовых космических держав, важен не сам по себе, а как индикатор технологической и научно-технической мощи ее космической отрасли.  По нему во многом можно судить о том, действительно ли движется вперед российская космонавтика, или продолжает «закисать» под несвежим соусом идей о создании очередной околоземной станции или фактическом повторении американской лунной программы «Аполлон».

Юрий Караш